Мак Рейнольдс - Зерно богоподобной силы Страница 23

Уандер печально прикрыл глаза. Но тут же открыл их и сказал:

— Сейчас у меня нет времени углубляться в этот вопрос, но все-таки ответь: что ты делаешь в свободное время — слушаешь радио или, может быть, ходишь в кино?

— Свободного времени у меня просто не бывает, — серьезно проговорил инженер. Раз или два в неделю я занимаюсь лозоходством. Потом работаю у себя в подвале — там у меня фотолаборатория, электронная мастерская, столярная мастерская… еще я немножко работаю по металлу. Кроме того…

— Ладно, перебил его Эд. — Этого достаточно, и так хватит на троих.

— Сядь и расслабься, — добродушно предложил Джим.

Эд огляделся и, поморщившись, опустился в допотопное, слишком мягкое на вид кресло. Как ни удивительно, оно оказалось вполне удобным, несмотря на потешный вид. Должно быть, оно родом из пятидесятых, а то и раньше.

— Знаешь, Джим, встреча со свами, который ходит по угольям, откладывается — по крайней мере, на время. Позже ты сам поймешь, почему. Сейчас мне просто некогда вдаваться в подробности, которые, как я подозреваю, ты захочешь узнать. Я пришел, чтобы спросить тебя вот о чем: скажи, чудеса случаются?

Джим Уэстбрук уселся в кресло напротив гостя.

Лицо его приобрело настороженное выражение.

— Смотря что считать чудесами.

— Что-то такое, что затрагивает всех. К примеру, всеобщее проклятье.

Инженер поджал губы.

— Видишь ли, одна из сложностей этого вопроса связана с терминологией. Только скажешь слово, вроде «чуда», «проклятья» или «магии» — и наш предвзятый разум сразу готов ощетиниться. Но, если не вдаваться в тонкости семантики, то мой ответ будет «да». Похоже, что на свете случались чудеса, а если так, то, вероятно, происходят они и сейчас. Или, по крайней мере, могут случаться.

Эд поднял руку.

— Нет, подожди минутку. Сначала назови хоть одно.

— Хоть дюжину, если пожелаешь. Моисей, который заставил воды расступиться; Иисус, накормивший толпы народа несколькими рыбинами и семью караваями хлеба.

— Но ведь до сих пор нет даже единого мнения о том, существовали ли они как реальные личности, — разочарованно заметил Эд.

Джим Уэстбрук пожал плечами.

— Мусульмане ничуть не меньше уверены, что их Магомет творил разнообразные чудеса, а уж факта существования Магомета не отрицает никто. Или возьми святую Терезу из Авилы[21]. Судя по всему, она обладала способностью левитировать. Думаю, большинство ее современников, как, впрочем, и наших, отнесло бы это к разряду чудес или магии. Я-то как раз против этих терминов. На мой взгляд, левитация — это… обычная способность, которой наделены некоторые люди. И то, что ее до сих пор так толком и не объяснили, вовсе не значит, что когда кто-то, скажем, святой Дунстан, архиепископ Кентерберийский[22], выполнял подобное действо, происходило чудо. Я прямо сейчас могу назвать еще несколько человек, которые умели левитировать: святые Филип Бенитас, Бернард Птолемей, Доминик, Франциск Ксавье и Альберт Сицилийский. И еще Савонарола[23] — видели как он приподнялся на несколько футов над полом в своей темнице незадолго до того, как его сожгли на костре.

— Все это были религиозные фанатики, — возразил Эд. — Их свидетели не внушают мне доверия. Чокнутый религиозный фанатик может увидеть все, что угодно, если как следует заведется. Кто-кто, а уж я-то их навидался в своей передаче.

Хозяин скривил губы.

— Ну, тогда был еще Ди Ди Хоум. Его свидетели — далеко не чокнутые фанатики — и тем не менее, они видели, как он вылетел через окно, а потом вернулся, через другое, и все это на высоте десяти этажей. И еще миссис Гуппи и преподобный Стейнтон Мозес — эти были не так уж давно, и на их счет имеются показания светил научного мира.

Уандер совсем расстроился. Он потер кончик носа указательным пальцем. Ему ужасно хотелось поскрести несуществующие ныне усы. Уэстбрук, слегка приподняв брови, глядел на него, ожидая продолжения. Чтобы хоть что-то сказать, Эд обвел рукой комнату и спросил: — Скажи, Джим, что ты пытаешься доказать этой чудной комнатой? — Ему показалось, что инженер не понял вопроса и он пояснил: — Всей этой старомодной мебелью, отсутствием автобара и телевизора, произведениями примитивного искусства, если это вообще можно назвать искусством?

— Если хочешь знать, Крошка Эд, Веласкес и Мурильо не расписывали пещер кроманьонцев, — ехидно парировал Уэстбрук.

— Пусть так, но что думают твои друзья по поводу всей этой дурацкой обстановки?

Уэстбрук внимательно посмотрел на собеседника, губы его слегка искривились в насмешливой улыбке.

— У меня осталось не так уж много друзей, я имею в виду — настоящих друзей, Крошка Эд. А те, что остались, обычно придерживаются того же мнения, что и я. Они считают, что моя комната удобна, а это главное, и вдобавок выполняет свои функции, что тоже немаловажно. К тому же… — он усмехнулся, — по крайней мере, некоторые из них предпочитают Веласкеса ужасам сюрреалистического возрождения, выходящим из-под кисти Джексона Сальвадора.

И тут до Эда, к его удивлению, дошло: а ведь сметливый крепыш-инженер не особенно жалует Эда Уандера. К удивлению, потому что Эд знал Уэстбрука уже несколько лет и всегда прекрасно с ним ладил. Несколько раз он приглашал его на свой «Потусторонний час», поскольку Джим имел склонность ко всему неординарному и, похоже, являлся авторитетом в таких вещах — от парапсихологии до космических полетов. Но больше всего он обожал ниспровергать общепринятые научные истины и мог перещеголять Чарльза Форта[24] в умении откопать факты, способные перерезать глотку очередной священной корове.

Эд всегда считал Уэстбрука своим другом и лишь теперь обнаружил, что тот не отвечает ему взаимлостью. Не успев подумать, он неожиданно для себя выпалил:

— Скажи, Джим, за что ты меня так не любишь?

Брови собеседника снова взметнулись, и он довольно долго молчал. Наконец он неторопливо произнес:

— Знаешь, Крошка Эд, люди не часто задают такие вопросы. А если даже и задают, редко по-настоящему xотят услышать ответ.

— Нет, ты все-таки скажи, — эти слова тоже вырвались у Эда совершенно непроизвольно.

Уэстбрук откинулся на спинку кресла.

— Ладно, дружище. Дело в том, что я не питаю ж тебе неприязни. Я отношусь к тебе спокойно. Понимаешь, ты стереотипен, как и практически все вокруг.

— Мы превращаемся в нацию стереотипов. Каждый — всего лишь стереотип. Ну почему, во имя всего святого, каждая девушка стремится походить на последний секс-символ — Бриджит Лорен? И, тем не менее, это так. Каждая толстушка, каждая коротышка, каждая дурнушка — все до единой. А все честолюбивые молодые бизнесмены в костюмах от братьев Брукс стремятся походить друг на друга, как близнецы. И до смерти боятся оказаться хоть в чем-то непохожими один на другого. Так рвутся к стандарту, что эта их стандартность выглядит просто смехотворной. Что, черт возьми, происходит с нашей цивилизацией? Помнишь, когда-то был такой термин — индивидуализм? Махровый индивидуализм. Теперь мы боимся хоть чем-то не походить на соседа, не жить в домах-близнецах, не ездить в одинаковых машинах.