Елена Горбачевская - Другая проекция Страница 23

Я здесь гостья, причем гостья непрошеная. Да и размерчиком побольше. Так что, по всей видимости, именно мне и надо сказать первое «Здрасте!»

Я остановилась и присела на корточки перед холмиком. Он был такой забавный и симпатичный в своем немного пугливом любопытстве!

— Привет! — прошевелила я беззвучно губами. Совсем забыла, что способность дышать, а с ней и способность производить какие-то звуки еще не вернулась ко мне. Оставалось надеяться, что бугорок окажется телепатом и сможет понимать мои мысли ли хотя бы их эмоциональную окраску, и я смогу установить с ним контакт.

Только сейчас я поняла, как я истосковалась по общению. Конечно, старик Хайям прав был, когда писал, что лучше быть одному, чем вместе с кем попало. Только он не попадал в ситуацию, когда остаешься совсем один, когда тебя окружает только неодушевленный мир, причем зачастую агрессивный. Когда кажется счастьем не то что слово услышать, хотя бы чьи то эмоции почувствовать. Когда обрадовался бы не то что кошке или собаке, когда какая-нибудь курица или лягушка была бы желанным спутником и самым непревзойденным собеседником. Когда от длительного одиночества и общения только с собственной личностью, пусть даже и самой многогранной, прямиком движешься к шизофрении, и спасает исключительно чувство юмора. И вдруг, после всего этого, встречаешь что-то живое, одушевленное.

Я медленно, чтобы не испугать, протянула руку и повторила мысленно, стараясь вложить в эту беззвучную фразу всю симпатию к маленькому существу, все радость встречи с ним.

— Привет! Не бойся меня, я не причиню тебе зла. Давай познакомимся!

И тут произошло самое удивительное. Песчаный бугорок рассыпался, и из-под него показался нестерпимо сверкающий, словно огненный шарик. И в ту же секунду я ощутила его эмоции: дружелюбное любопытство и небольшую настороженность. Он поднялся над поверхностью песка, завис, поразмыслив немножко, а потом доверчиво опустился мне на ладошку. Его искры не причинили мне ни малейших неприятностей, наоборот. Прикосновение было таким мягким и нежным, что по мне по всей разлилась теплая волна взаимной симпатии. Неудержимо захотелось его погладить. Я было протянула вторую руку, но шаричек явно насторожился, разбрасывая искры. Ладно, не буду, если тебе это неприятно.

— Кто ты, как тебя зовут?, — спросила я его мысленно.

И тут же прямо у меня в мозгу стали появляться какие-то обрывочные картинки, чьи-то впечатления. Кто-то маленький, ребенок. Рядом — взрослые, добрые и сильные. Они зовут его, наверное, по имени. Слов никаких нет, просто понять это можно, как яркую разноцветную вспышку с сиреневым оттенком. Видно, это и есть его имя. Их много. Наверное, что-то вроде города. Там хорошо. И еще розовые гиганты. Я их видела, знала, поэтому с легкостью узнала в тех представлениях, которые давал мне огненный шарик. Колоссы были в его мыслях не просто хорошими, они были основой всего, главной силой его мира, чем-то большим и добрым, без чего он не представлял себе жизни. И еще другие шарики. Постепенно, когда я немного смогла настроиться на его мысли и ощущения, я поняла, что сам он был еще малышом. В его представлениях другие шары были большими, просто громадными, мудрыми и добрыми. Мысленно уловив ту эмоцию, которая означала его имя, я связала ее с простым и понятным словом — Малыш. Так и буду его звать.

— Малыш, а они далеко, большие?, — спросила я его, но даже мысленно не словами, а стараясь использовать именно его образы. — Ты можешь отвести меня к ним? Я бы хотела познакомиться, как с тобой, — просила я его, стараясь вложить в свои мысли все дружелюбие, всю тоску по общению, которую я испытывала.

Мне показалось, что он даже радостно завибрировал, посылая в мой мозг сначала картинки долгого путешествия через пески, затем удивительных строений, возникающих на горизонте, и, наконец, огромного числа разноцветных шаров, немыслимо сверкающих всеми оттенками, встречающих нас у этих строений. Я поняла, до их города очень далеко. Интересно, как же Малыш смог забраться в такую даль один-одинешенек? Будь у меня детишки, я бы не стала их отпускать бродить одних где попало.

— Малыш! Я могу летать, то есть передвигаться достаточно быстро по воздуху, — старалась я объяснить ему. Маленький явно обрадовался.

Я уже не столько телепатически, сколько визуально могла определять его эмоции. Например, радость выражалась снопом светлых искорок, выброшенных вверх. Когда он бывал озадачен, то по его сверкающему тельцу пробегали более темные колечки, когда пугался, то пытался сжаться, уменьшиться в размерах, а искры разбрасывал во все стороны.

И тут же я получила от него ответ. Мы быстро летим, видим снизу город (это я так думаю, что он имел ввиду город, в его представлении это было нечто большое, важное, красивое, которое несло уют и понятие дома), возле которого нас встречают другие. Ну что ж, великолепно! Вперед!

С радостным сверканием Малыш взмыл вверх, разбрасывая искры, словно новогодний фейерверк, немножко покувыркался и побаловался, дожидаясь меня, а потом плавно лег на курс почти в ту сторону, в которую я шла. Он был такой шустрый, шаловливый, егозливый, что я еле поспевала за ним.

Первая радость от встречи уже слегка поутихла на воздухе, и я задумалась, что же будет дальше. А вдруг его взрослым я покажусь ужасным чудищем? Представляю себе картинку, когда который-нибудь знакомый или родственный ребенок, например моя племяшка Олечка, отправившись с родителями в лес на пикник, познакомится в чаще с очень симпатичным тиранозавриком, сухопутным зеленым осминожкой размером с дом, говорящей пурпурной жабой или еще с каким-нибудь подобным очаровашкой. Полная самой искренней радости, она приводит новоиспеченного «друга» к родителям, а те, почему-то истерически крича, забиваются в машину, хватая и ее за шиворот, и уматывают из лесу во все лошадиные силы их мотора, невзирая на ямы, колдобины и прочие мелочи. На чем вся «дружба» и заканчивается. И это — в лучшем случае.

В худшем, если размеры «очаровашки» не сильно превышают размеры родителей или хотя бы с габариты машины, храбрый папа, защищая семейство, запросто может прихлопнуть нового «друга». Так просто. На всякий случай. Чтоб не ходил тут и не пугал бедного ребенка. И это несмотря на то, что «бедный ребенок» не то, что не выказывает никаких признаков испуга, а наоборот, орет благим матом, пытаясь предотвратить кровопролитие. Храбрый папа при этом орет просто матом, а мама высокочастотно визжит. Никакая, даже очень храбрая и дружелюбная зверушка, не может выдержать такого напора и поэтому что есть силы задает стрекача туда, откуда пришла.