Владимир Щербаков - Фантастика 1977 Страница 24

Ствана мучил голод, он побрел узкой серой лентой пляжа.

Сунулся в воду. Среди каменных глыб расположилась россыпь раковин «колумбела» — он знал их как вкусные.

Наелся, упал, заснул, даже во сне постоянно ощущая, что он на суше, и радуясь. Встал освеженный, пошагал вдоль стены.

Солнце уже покраснело. Нагретый за день камень лучил жару. Неумолчно ревела линия пены.

Стван обогнул скальный выступ и замер. Область абсолютной черноты зияла перед ним.

Конец света?

Потом, сообразив, рассмеялся. Просто тень. Большая, глубокая, от которой он отвык на плоских отмелях. Густая тень от черного выступа на черной же скале.

В тени лежало ущелье, врезавшееся в стену. Царство молчания, тишины.

Ущелье было длинным, а наверху, в узком коридоре вечереющего неба, висело все то же белое пятно. Стван понял, что это не облако, а вершина гигантской горы — может быть, того кратера, откуда излился весь берег. Когда-то, тысячелетия назад, выплеск лавы опустился на море, придавил дно, поддавшееся его неизмеримой тяжести, застыл, а после под действием волн и ветра ровно, отвесно обрезался.

Лава пришла сюда, а вершина кратера осталась на высоте, в холодном одиночестве, оделась снегами и отражает теперь солнечные лучи, меж тем как подножие и середина горы потонули в мареве голубых воздушных масс.

Было очень тепло. Темнело.

Тогда-то Стван взобрался на высокий обломок, сел, глядя в море. Он вспомнил нелегкий путь через воды и гордился решениями, которые привели его сюда: тем, что сказал себе строить пирамиду, потом оставить ее. Тем, как плыл четверо суток, вовсе покинув дно. Он чувствовал, что можно будет много раз черпать из этого источника мужества.

Огненный шар склонился за горизонт, мгновенно потемнели вода и скалы. Стван соскользнул с глыбы, лег и прижался к ней спиной, испытывая острое ощущение безопасности, домашнего очага. Покойно было слышать рокот волн издали — их белые гребни, будто вовсе не связанные с шумом, возникали во мраке.

С края небес медлительным коромыслом заходили звезды.

Стван заснул и во сне очутился в человеческом будущем…

Раннее утро, он выходит из квартиры в небоскребе и тут же окунается в плотный людской поток. Воздушка — лифты, воздушка — лифты, еще раз воздушка. Сжатый в толпе, плывешь по переходам, желая, чтоб это скорее кончилось. Тысячи прикосновений, и от этого воспринимаешь людей только в качестве досадно мешающих объектов… Сошел на уровне третьего километра, стал на конвейер, перепрыгнул на второй. Там и здесь обрывками доносятся радионовости. Поток людей постепенно редеет. И вот Стван на пустынной улице, где слева деревья парка, справа море воздуха, а далеко внизу зелень леса.

Парк огорожен древней литой решеткой, под ногами крытая булыжником мостовая. Запустенье, одиночество, тишина — один из тех уголков мегаполиса, который минуют текущие на работу человеческие реки. Улица поворачивает, переходит в крытую террасу в старом итальянском стиле. Невысокий борт из дикого камня, над головой свешиваются виноградные лозы… Мраморная скамья. Стван садится и знает, что через час на телеэкранах Земли появится изображение этого места, дикторы передадут новость о преступлении.

— Не надо! — крикнул он и проснулся.

Светила полная луна, вода приливом приблизилась к нему.

У Ствана на глазах стояли слезы. Он отер их.

— Реакция, наверное. От усталости.

Нет желтого, а только синее и черное. Постоянный напор ветра. Волны скорые, с пеной… И всего получалось: черная стена, синее море, синее небо, резво бегущие пенные валы. Что-то смелое, решительное, не как на песчаных отмелях.

Но не было выхода.

Ловушка!

Утром он беззаботно побрел на восход, интересуясь, как он будет отсюда выбираться. И через пять минут уперся. Стена скал отвесно обрывалась в море, в нагроможденье камня, где ревела сумятица водных ударов.

Еще не беспокоясь, пошел в обратную сторону и уперся опять. Здесь откос был даже нависающим.

Оставалось еще ущелье — может быть, там пологий путь наверх?

Оскользаясь на подводных камнях и частью вплавь, Стван пробрался в глубь длинной трещины. Но чем дальше он проникал, тем уже сходились стены. В какой-то момент они коснулись его плеч, и дальше не было пути.

Итого: впереди мельница прибоя, впереди и с боков — обрыв высотой с добрый десятиэтажный блок в городе. Получалось, что на всем бесконечном просторе планеты он выбрал клетку.

Провалился в колодец, где и должен провести остаток жизни.

А как с пищей?

За какой-нибудь час облазил весь пляж и убедился, что колония колумбелы единственная. А больше ничего живого, никакого намека на щедрое, беспутное изобилие тех мест, где строилась пирамида.

Четыре десятка раковин, которыми можно поддерживаться месяц. Может быть, больше, так как к концу этого срока мелкие подросли бы.

Но даже если б их хватило на многие годы? Разве затем он плыл через океан, чтобы попасть в яму?

На мгновенье сердце сжало тоской — быть бы сейчас на ласковой безбрежности отмелей!

Задрал голову туда, где на страшной высоте кромкой отрезался край обрыва. Хочешь не хочешь, а здесь все равно надо уметь лазить по скалам. Наверняка вся местность такая же.

Пять дней Стван ждал, пока выболят до конца ушибы, растворятся под кожей кровоподтеки. Валялся на гальке, рассматривал в разных местах каменную стену и, отходя, успокоительно вздыхал: «Не сегодня». А скальная тюрьма уже давила теснотой. На шестое утро он подсчитал раковины. Странным образом их оставалось только на две недели.

Пора!

Подошел к стене, там, где она была слегка пологой. Первые метры одолелись незамеченными: было где поставить ногу, схватиться рукой. Стван карабкался нагнувшись, как бы по наклонной лестнице. Но подъем делался круче, пришлось прилечь грудью к камню. Затем скала стала совсем отвесной, и Стван потратил полчаса, осторожно двигаясь вбок, где приметил покатость. Случайно глянул назад вниз и сразу зарекся. Всего покрыло потом — такой жуткой оказалась бездна за спиной.

Теперь кверху шло несколько метров покатости. Он поднялся медленно. Отдохнул на уступе стоя, упершись взглядом в слоистые трещинки у самого носа. Вверх опять простерлась крутизна. Приникнув к скале щекой, грудью, бедрами, слепо нащупывал наверху очередную неровность, подтаскивал тело выше.

Не приходилось выбирать направления, а просто куда можно.

Выкарабкался еще на одну площадочку, сумел выпрямиться. Едва не потеряв равновесия, пошарил руками наверху, с боков и убедился, что все гладко. Вот это номер! Он стоял, не смея шевельнуться, ощущая, как легкий ветерок сзади холодит икры. Шум прибоя едва доносился.