Юрий Брайдер - За веру, царя и социалистическое отечество Страница 24

— Другого ответа я, признаться, и не ожидал. — Владимир жестом позволил волхву сесть. — А что надумали наши славные воеводы?

Ответ опять же держат старейшин в своем сословии — одноглазый Турьяк-Щетина, муж хотя и храбрый, но недалекий.

— Надежа-князь, ступай себе спокойно в соседние земли. — При разговоре грузный воевода обоими кулаками упирался в стол. — Собирай рать могучую, добивай серебро-злато. Береги детушек своих, а мы уж поганых сами на городских стенах встретим. Камнями закидаем, варом обольем, стрелами засыплем. Авось и отобьемся.

— Так ведь сожгут поганые посад! — возмутился кто-то из горожан. — Простой люд и примучают! Нагими нас по миру пустят!

— Нагой не мертвый, — отмахнулся Турьяк. — На что-нибудь да сгодится. А от погоревшего посада убыток невелик. Через год отстроится.

— Ступай надежа-князь в соседние земли! — передразнил воеводу Владимир. — Вот уж воистину: старый дурак глупее молодого! Как же я вас таких скудоумных брошу? Вы сдуру меч не с того конца ухватите. Вояки…

— Что надумал, то и сказал. — Турьяк развел руками и под неодобрительный ропот простолюдинов уселся на прежнее место.

— А вы, бояре-разумники, почему приуныли? — дошла очередь и до соседей Добрыни. — Не вы ли мудрыми советами наставляли некогда моего батюшку Святослава? Не оставьте и меня своим вспоможеньем.

— Батюшка твой Святослав чужих советов никогда не слушал, — ответил боярин Твердислав, в зрелости своей бывший первым и на пиру, и в сече. — За что головой и поплатился. Нынче печенежские ханы из его черепа заместо кубка пьют. А тебе что сказать… Мудровать здесь особо нечего. Дело со златом долгое, о нем особый сказ. С печенегами надо разбираться. Промешкаем — всего лишимся. И живота, и скарба, и чести… Откупиться от поганых нечем. Посему надлежит их на рогатину брать, как медведя. Пусть вооруженная чернь печенегов на броде встретит, а конная дружина тем временем с тыла заходит. Печенег в рукопашном бою не стоек. Ему сподручней издали стрелы метать. В теснотище они сами друг друга передавят.

— Как же, утеснили овцы волков! — криво усмехнулся Владимир. — Не устоит необученная чернь против печенежской конницы. На мечах биться — это тебе не сапоги тачать. Сам-то небось за городскими стенами метишь отсидеться, а других на верную смерть посылаешь.

— Я, князь, от врагов отродясь не бегал! — Твердислав от обиды потемнел лицом. — Если совет мой тебе на пиру не нужен, так меч в чистом поле пригодится. Надо будет — сам пеших ратников поведу.

— Советов нынче я наслушался немало, а дело так и не прояснилось, — в словах Владимира упрека было больше, чем горечи. — Биться с печенегами нельзя, а не биться тоже нельзя… Вот такая загадочка. Кто ее отгадает, на того моя милость снизойдет. Ничего не пожалею, клянусь своим княжеским достоинством! Всеми земными благами наделю, любую просьбу исполню, будь он хоть холоп распоследний, хоть бродяга бездомный, хоть инородец презренный. Братом назову. На пиру по правую руку от себя сидеть позволю.

— Надежа-князь, дозволь осквернить твой слух нашими недостойными речами! — с лавок вскочили сразу несколько человек, возомнившие себя мудрецами и провидцами.

Кто— то один советовал откупиться тем серебром и златом, которым киевские бабы и девки себя в праздничные дни убирают. По его разумению, гривен, перстней, ожерелий, венцов и запястий должно было набраться никак не меньше воза.

Предложение это незамедлительно отклонили — воз бабьих украшений был для печенегов как наперсток вина для пьяницы.

Другой, наверное — блаженный, призывал помолиться всем миром и выпросить у бога Тора во временное пользование его всесокрушающий молот. Столь сомнительный путь даже обсуждать не стали.

Третий доброхот-радетель напомнил об ораве прокаженных, содержавшихся в глухом месте за пределами города. Вот бы заслать их всех к печенегам! Повальный мор любую силу укротит, любую рать рассеет. Совет, в общем-то, был дельный, только результатов его приходилось ожидать не скоро.

Самый глупый замысел сводился к следующему — просватать всех заневестившихся девок, включая княжеских и боярских дочек, за родовитых печенегов, которые после этого новую родню тронуть не посмеют, а сверх тс го еще хороший откуп дадут.

На эту идею склонный к иносказательным выражениям Владимир отреагировал предельно кратко:

— Сосватали кобылу медведю…

Когда все источники коллективной мудрости (а заодно и дурости) иссякли, со скрипучей лавки во весь свой саженный рост поднялся боярин Добрыня Никитич и в знак серьезности намерений ударил о пол бобровой шапкой.

— Теперь послушай меня, князь Владимир стольнокиевский! — молвил он с душевным надрывом, свойственным русскому человеку, идущему за «други своя» на смерть, или пропивающему в кабаке материнскую ладанку. — Ох, много тут всяких пустопорожних слов сказано, и я кисель водой разводить не буду. Объездил я землю нашу вдоль и поперек и такого обилия советчиков, как у древлян, полян, кривичей и родимичей, нигде больше не встречал, даже у чуди бестолковой. Мнится мне, что веков так через девять-десять эта местность вообще станет страной сплошных советов. И уж тогда настанет окончательный облом… Вот я и зарекся что-либо кому-либо советовать. Лучше делом заняться. Завтра же спозаранку отправляюсь в стан печенежского хана Ильдея. Знаю я его не первый год, хотя ничего хорошего за этот срок не вызнал. Хорек, даже сидя в золоченом седле, все одно хорьком останется. Кровожадным и бздюковатым. Стану я этого Ильдея от приступа отговаривать. Дескать, не смей град Киев воевать, а ступай себе обратно за Дон несолоно хлебавши. Если принесу я землякам добрую весть, пусть славят меня богатырем-героем. А не вернусь вовсе — простите душевно. Стало быть, сложил я в степи свою буйную головушку.

— Как видно, головушка тебе и в самом деле мешает, — заметил князь. — Не упомню я такого случая, чтобы один человек целую рать одолел. Про это только в сказках сказывается да в песнях поется. Отпил ты, Добрыня Никитич, свой умишко окончательно.

— Благодарствую за заботу, надежа-князь! — Добрыня сдержанно поклонился. — Да только воевать печенегов я как раз и не собираюсь. К ним особливый подход нужен. Печенеги хоть и жесткосердны, да наивны, будто дети. Поели, попили — и всем довольны. Живут только нынешним днем и о дальней выгоде не помышляют. За дешевенькую безделушку готовы косяк лошадей отдать. Могут день напролет друг с дружкой бороться или наперегонки скакать. А если начнут в кости-зернь или в шашки-тавлеи играть — удержу нет. Жен и детей проигрывают. От кобыльего молока хмелеют, а греческое вино или наша брага для них просто погибель. Меры не знают, упиваются до безумия.