Георгий Гуревич - Темпоград. Научно-фантастический роман Страница 24

Хуже всех было тоиту. Он страдал не понимая. Бессмысленные мучения казались еще тяжелее. Вообще, он думал, что его мучают нарочно, чтобы сломать, сделать податливее.

— Где мы? — допытывался он.

— Мы едем в Темпоград — в тот маленький город, который ты видел за стеклом.

— Где мы? — повторял тоит. И руками-ластами показывал: перегородка тонкая, вот такусенькая, а мы едем и едем.

Лев вставлял палец между ласт тоита: именно здесь мы, в этом узеньком промежутке.

— Почему так долго едем? — недоумевал тоит.

— Не умеем быстро, Клактл. Не научились.

— Почему жарко?

— Чем жарче, тем быстрее попадем в Т-град.

— Зачем Т-град?

Вот теперь можно было объяснять не торопясь, повторять по многу раз, входить во все подробности.

— В Т-граде сколько угодно времени, — начинал Лев. — До катастрофы считанные недели. Мы спешили, даже обсуждения комкали, экономя минуты. А в Темпограде времени на все хватает. Там внимательно обдумают, прикинут, просчитают, успеют изобрести, испытать, проверить, построить… Все успеют.

— Почему успеют?

— Там время идет иначе, секунды растянутые. У нас сутки, у них год; у нас два часа, у них месяц. Мы задаем вопрос, через два часа получаем целый доклад.

— Почему время идет иначе? Это подземный мир?

(По верованиям тоитов души мертвых отправлялись в преисподнюю, где времени не было вообще. Пожалуй, правильный образ. Действительно для мертвого времени не существует.)

— Нет, Клактл, это не мир, всего лишь город. Так был задуман, специально был выстроен, чтобы успевать своевременно.

Тоитский жрец молчал. Не знал, как возразить, просто не верил.

— Зачем жарко? — заводил он снова.

Лев старался отвечать обстоятельно:

— Жара — побочное явление. Чтобы попасть в Т-град, необходимо потерять массу, а потеря массы связана с выходом энергии. Этот закон вы еще откроете на Тое через тысячи лет. А энергия — это тепло, тепло, жара! Массу теряешь ты, худеешь и согреваешься. Не понял?

— Зачем худею?

— Это необходимо, Клактл. Есть такой закон Аникеева — Жерома, мы сами на Земле его открыли недавно. Он гласит: «Для тела неизменной формы… (впрочем, строго говоря, форма никогда не бывает неизменной)…Итак, для данной формы линейные размеры обратно пропорциональны темпу времени». Ты же видел город за стеклом. Он в 360 раз меньше нормального города, весь умещается в одном зале. Чтобы войти в него, надо уменьшиться в 360 раз по росту, в 46 миллионов раз по массе. Вот мы и уменьшаемся.

— Уменьшаемся? Мы?

Не верил Клактл в уменьшение. Знал, что все на свете меняется, дети растут, становятся взрослыми. Никогда не бывало наоборот. Взрослый стал мальчиком с пальчик, выглядывает из уха четырехрога? Сказка! Зачем беловолосый рассказывает сказки? Путает? Цену себе набивает?

Как тоит, как жрец, как дитя своей эпохи, Клактл, конечно, верил в чудеса. Но кто творит чудеса? Как известно, боги, не люди же. Для тоитов с первого же знакомства с землянами стоял вопрос: кто они — смертные или боги? Тоиты мыслили так: будущее известно тонконогим — они знают, что Той погибнет через два месяца. Только богам открыто будущее. Но тонконогие спорят и спорят, не зная, как спасти мир тоитов от злого солнца. Не знают! Явно не боги. Кто же они: четверть-боги, духи, злые духи, быть может, или обманщики, притворщики? Нельзя им доверять, нельзя их слова принимать на веру.

Лев напрасно старался внушить Клактлу понятие технического прогресса, для человека элементарное. В самом деле, что такое чудо? Нечто небывалое. Бывает ли небывалое? Нет, конечно. Но небывалое сегодня и здесь сбывается в другом мире или завтра. Лев рисовал свои любимые оси, отмечал — тут, на этом рубеже, находится земная наука сегодня, 23 мая 2099 года. Клактл мог бы понять, но не верил.

— Где мы? — твердил он. Нарочно повторял все те же вопросы, надеялся поймать Льва на противоречиях.

— В Темпоград едем, в Т-град, говорят же тебе.

— Где мы едем? — опять складывал ласты.

— Здесь, здесь, именно здесь. Из обычного времени едем в быстрое. Поперек времени едем.

— Где поперек?

Впрочем, описать путешествие поперек времени гораздо легче, чем объяснить. Я сам, автор, трижды переписывал научное пояснение, потом решил посоветоваться с коллегами, собратьями по фантастике.

— Но это же очень просто, — сказал один из них. — Тут нет никаких затруднений. Хотя вещество не развеществляется в вашей замкнутой однопространственности и живые объекты сохраняют уникальные символы своего неповторимого генотипа, тем не менее время развременяется в этом континууме. Струи причинно-следственных связей расщепляются, обтекая однопространственность, как струи потока обтекают утес. Данная однопространственность исключается из физики Ньютона, Лоренца, Эйнштейна и из математики Евклида и Лобачевского, вытеснена во временной псевдовакуум, становится неким нечто в ничем, где-то в нигде превращается в стохастическое квазинечто, потеряв обязательный атрибут движения в четырехмерном континууме, она лишь несет развеществленную значимость, предназначенную к повторному овеществлению в назначенном месте и времени. Примитивнейшая однопространственная разновременность!

Видите, как просто! Сразу все становится на свои места!

Теперь можно продолжать рассказ.

Путники изнывали. Тесное помещение было налито сухим зноем. Казалось, даже воздух пропечен, обжигает при малейшем движении. Обжигали металлические ручки и пластиковые стены, больно было притронуться к искусственной коже, даже своя кожа казалась горячей. Горячая кровь стучала в висках, горячий кислород опалял горло. Не освежало питье, не освежал душ; горячие брызги вскипали паром на горячем полу. В пару еще тяжелее было дышать.

Тоит махал вялыми ластами около лица. Жестом показывал: дай дух перевести. Лев и сам мечтал о передышке. Руки сами собой тянулись к регулятору: сбавить темп. Но усилием воли он сжимал пальцы в кулак.

— Потерпи, Клактл. Нас очень ждут в Темпограде. Для твоего же Тоитла потерпи.

Лев соглашался испечься и задохнуться, лишь бы о нем не сказали пренебрежительно: «Зря послали мальца. Слабоват оказался».

— Терпи, Клактл. Для твоей планеты стараемся.

Льву было легче, чем тоиту. Он понимал цель, да и ум его был все время занят. Прежде всего он совершенствовался в тоитском языке. Стремясь разоблачить «обманщика», поймать его на противоречиях, Клактл все время донимал Льва вопросами. И Лев узнавал все новые слова, вникал в тонкости произношения, упражняясь, сам задавал вопросы. Клактл охотно рассказывал о своей стране с некоторым оттенком элегической грусти. В тесной жаркой однопространственности все казалось ему прекрасным на Тое: бескрайние пески пустынь, мутные воды Реки, циклопические стены, ограждавшие города от набегов кочевников, даже сами кочевники на своих четырехрогих. И корявые глыбы дворцов, и мокрые узоры хаиссауа, шествия жрецов с факелами, жертвы Великой водной змее. Клактлу все казалось умилительным, а Льву — удивительным.