Журнал «Если» - «Если», 2006 № 1 Страница 24

— Одно измерение ничего не доказывает, — заметила Франсина.

— Конечно.

Я повторил опыт. И вновь гипотеза не была опровергнута. Если Зелда действительно пробежала лабиринт всего лишь одним путем, то вероятность, что система компьютеров пройдет этот несовершенный тест, составляла около одного процента. Но вероятность прохождения его дважды снижалась уже до одной десятитысячной.

Я повторил опыт в третий раз, потом в четвертый.

— Достаточно, — сказала Франсина. Вид у нее был такой, словно ее подташнивало. Изображение сотен смазанных мышиных маршрутов на дисплее не было буквальной фотографией чего-либо, но если старого дельфтского эксперимента оказалось достаточно, чтобы наградить меня интуитивным ощущением реальности мультивселенной, то эта демонстрация, возможно, сделала то же самое для нее.

— Можно показать тебе еще кое-что? — спросил я.

— Оставить дельфтскую клетку, но возобновить экранирование Кваспа?

— Правильно.

Я так и сделал. Теперь Квасп снова был полностью защищен, но зато сейчас он периодически экспонировался уже не внешнему миру, а второму квантовому компьютеру. Если Зелда снова расщепится на множество ответвлений, то прихватит с собой только ложную окружающую среду, а все доказательства и теперь останутся у нас в руках.

И после проверки гипотезы о том, что расщепления не произошло, мы увидели вердикт: СОВМЕСТИМЫ. СОВМЕСТИМЫ. СОВМЕСТИМЫ.

Мы отправились обедать со всей командой, но Франсина пожаловалась на головную боль и рано ушла. Она настояла, чтобы я остался, и я не стал спорить.

Когда Франсина покинула нас, Мария спросила:

— Так вы в самом деле собираетесь завести ребенка Франкенштейна?

Она поддразнивала меня с тех пор, как мы познакомились, но, очевидно, у нее не хватило смелости заговорить на эту тему при Франсине.

— Нам предстоит все хорошенько обсудить. — Сейчас мне самому было неловко, потому что я согласился говорить об этом, едва за Франсиной закрылась дверь.

— Почему бы и нет? — небрежно спросил Карлос. — Ведь ребятишек создано уже немало. Софи. Линус. Тео. Возможно, еще сотня, о которых мы даже не знаем. Похоже, ребенку Бена будет с кем поиграть.

Последние четыре года «арии» — автономно развивающиеся искусственные интеллекты — появлялись на свет каждые несколько месяцев, озаренные сполохами яростных дебатов. Швейцарская исследовательница Изабелла Шиб взяла старые модели морфогенеза, которые привели к созданию компьютерных программ наподобие Зелды, усовершенствовала технологию на несколько порядков и применила ее к генетическим данным человека. Совмещенные со сложными телами-протезами, создания Изабеллы обитали в физическом мире и обучались на собственном опыте, совсем как обычные дети.

Джун неодобрительно покачал головой:

— Я не стал бы растить ребенка, не имеющего юридических прав. Что с ним будет после моей смерти? А вдруг он в конце концов станет чьей-то собственностью?

Это мы с Франсиной уже обсуждали.

— Не могу поверить, что лет через двадцать в какой-нибудь стране таким детям не дадут гражданства.

— Двадцать лет! — фыркнул Джун. — Сколько времени понадобилось Соединенным Штатам, чтобы покончить с рабством?

— Да кто станет создавать ария только для того, чтобы сделать из него раба? — вмешался в наш спор Карлос. — Если кому-то нужна покорность, то проще написать обычную компьютерную программу. А если нужно сознание, то люди дешевле.

— Вопрос сведется не к экономике, — заметила Мария. — То, как с ними станут обращаться, будет определяться природой вещей.

— По-твоему, они столкнутся с ксенофобией? — предположил я.

Мария пожала плечами:

— В твоих устах это прозвучало как «расизм», но мы говорим не о человеческих существах. Как только ты получишь программу с собственной волей, свободную делать все, что ей захочется, то чем это завершится? Первое поколение сделает следующее лучше, быстрее, умнее. Второе двинется еще дальше. Мы и ахнуть не успеем, как окажемся муравьями по сравнению с ними.

— Господи, опять это бородатое заблуждение! — простонал Карлос.

— Если ты действительно веришь, что аналогия «муравьи относятся к людям так, как люди относятся к иксу» есть доказательство того, что ее можно решить относительно икса, тогда я назначаю тебе встречу там, где южный полюс подобен экватору.

— Квасп работает не быстрее, чем органический мозг, — сказал я.

— Нам необходимо следить за тем, чтобы скорость переключений не форсировалась, потому что это снижает требования к экранированию. Возможно, со временем эти параметры удастся изменить, но пока я не вижу ни одной причины, в результате которой арии окажутся более способными мыслителями, чем я или вы. А насчет того, станет ли умнее их следующее поколение… даже если группа Шиб добьется полного успеха, то они всего лишь перенесут развитие человеческой нейронной структуры с одного субстрата на другой. И этот процесс они никак не «усовершенствовали» — что бы вы под этим термином ни подразумевали. Поэтому если арии и имеют над нами какое-то преимущество, то оно не превышает того, которым обладают все дети из плоти и крови: передачи культурного опыта, накопленного еще одним поколением.

Мария нахмурилась, но не нашла аргументов.

— Плюс бессмертие, — сухо напомнил Джун.

— Что ж, да… и это тоже, — признал я.

Когда я приехал домой, Франсина не спала.

— У тебя все еще болит голова? — прошептал я.

— Нет.

Я разделся и забрался к ней под одеяло.

— Знаешь, чего мне больше всего не хватает? — спросила она. — Ну, когда мы общаемся по чертовой сети?

— Надеюсь, чего-то не очень сложного. А то я давно не практиковался.

— Поцелуев.

Я поцеловал ее, медленно и нежно, и она растаяла в моих объятиях.

— Еще три месяца, — пообещал я, — и я переберусь в Беркли.

— Чтобы сидеть у меня на шее.

— Я предпочитаю выражение «не получающий зарплаты, но высоко ценимый опекун». — Франсина напряглась. — Но об этом мы сможем поговорить потом. — Я начал целовать ее снова, но Франсина отвернулась.

— Я боюсь, — призналась она.

— И я тоже. Это хороший знак. Все, что стоит сделать, обычно пугает.

— Но не все, что пугает — хорошее.

Я перевернулся на спину и вытянулся рядом с ней.

— На одном уровне размышлений это легко, — заговорила она. — Можно ли подарить дочери нечто большее, чем власть принимать реальные решения? И можно ли избавить ее от судьбы худшей, чем необходимость действовать против своего же здравого смысла — снова и снова. Если вопрос поставить именно так, то ответ прост.