Гордон Диксон - Последняя миссия, или Мир сомнамбул Страница 24

Но этого не произошло.

Он очнулся под вечер. Его лихорадило, бок саднило, то и дело перед глазами всплывали галлюцинации. Рейф снова бродил по пещерам, набитым старым хламом, где правил бумажный монстр. Иногда он оказывался в других местах — но они не имели никакого отношения к реальному миру. Но повсюду его сопровождали боль и черные тени. Каждый раз, проваливаясь в забытье, Рейф оказывался в центре побоища; он сражался с тенями или спасался бегством, иногда снова прорываясь в реальность, только лишь для того, чтобы снова сразиться с тенями и снова попытаться убежать от них.

Окончательно придя в себя, Рейф почувствовал себя полностью опустошенным. Внутри него прочно засело саднящее ощущение смерти — мерное тиканье часов, которые рано или поздно должны остановиться. В мышцах, казалось, навеки поселилась неимоверная слабость.

От этой неведомой прежде немощи в его душе вскипела ярость. Но она быстро схлынула, и Рейф испытал новое чувство, с каким никогда еще не сталкивался. Он был почти рад своей слабости; рад тому, что исчезло его физическое превосходство над другими, превосходство, всегда определявшее его образ жизни. «Может, я стану наконец самым обычным человеком», — поймал он себя на мысли.

Эта неожиданная мысль разрушила броню, окружавшую его сознание. Впервые в жизни Рейф понял, как он бесконечно одинок — изолирован от всего мира благодаря своему физическому превосходству и дару предвидения, который так часто вырывал его из собственного тела, погружая в чужое сознание. Два этих дара сделали его сверхчеловеком, почти богом, хотел он того или нет. И эта близость к богам неизбежно повлекла за собой одиночество. Рейф вдруг понял, что будет только рад расстаться со своими фантастическими способностями и стать самым обычным человеком. Но как отказаться от собственной сути? Только смерть в силах сломать стену, которую два его дара возвели между ним и остальными людьми. Он приговорен к силе, как другие бывают приговорены к слабости, и только смерть способна снять это заклятие. Но Рейф еще не был готов умереть…

— Сколько? — спросил он.

— Пять дней, — ответила Габриэль. Он устало качнул головой.

— Но вы очень быстро идете на поправку, — возразила девушка.

Стоял чудесный летний день. Свежий ветерок с озера дул в открытую дверь самолета; Габи, Мартин и Лукас сидели у откидной койки.

Рейф едва слышно рассмеялся, на большее у него не хватило сил.

— Душа в теле еле-еле, — прошептал он.

— Слабость пройдет, — поучающе заметила Габи. Мартин промолчал. Лукас не сводил с Рейфа янтарных глаз.

Рейф едва заметно покачал головой.

— Нет, — произнес он. — Меня здорово обломали. Я вдруг вспомнил о смерти. Знаете, когда-то я верил, что меня нельзя убить. Я что-нибудь говорил в бреду?

— Вы все время с кем-то сражались, — ответила девушка. — И еще все повторяли странные слова: «Богам не больно» и «Боги не умирают». — Она, чуть нахмурив брови, с интересом смотрела на него.

— Когда-нибудь мы все станем богами, — прошептал Рейф. — Все мы. Но не сейчас. Пока мы просто люди. Жаль, но это факт. Мы простые смертные. А я всего лишь человек. Но дайте мне время, и, возможно, я снова смогу стать лучшим из лучших.

Габриэль нахмурилась еще больше и положила ладонь ему на лоб.

— Холодный, — пробормотала она, — похоже, лихорадка спала. Как вы себя чувствуете?

— Сознание вернулось. Не беспокойся. Хотя, если честно, чувствую себя отвратно. Словно получил хороший удар под дых. Мне напомнили о том, что я лишь человек и мне дозволено далеко не все. Да, я человек, но мне ничего не остается, как сразиться с богами. Мы все здесь всего лишь люди, но мы должны сразиться с богами. Так было всегда, вот почему нужны новые поколения, постоянно сменяющие друг друга: им суждено занять место тех, кого боги смяли и победили. Но когда-нибудь мы непременно станем сильнее, и нам не придется умирать так рано.

Мартин откашлялся и впервые с того момента, как Рейф очнулся, подал голос:

— Он еще бредит, Габи.

— Нет. Ты тоже всего лишь человек, Мартин, — возразил Рейф. Он перевел взгляд на волка. — Лукас понимает.

Волк никак не отреагировал на его заявление.

— Лукас? — позвал Рейф с самого дна сознания.

— Я здесь, — тотчас откликнулся волк на том же безмолвном языке.

Рейф снова взглянул на Габриэль и Мартина.

— Мне гораздо лучше, просто теперь я верю в Тебома Шанкара, или Старца с Горы, называйте, как хотите. Вот и все. Но это не Аб Лизинг, Мартин.

— Как ты можешь быть уверен в этом? — Мартин приподнял брови.

— Я уверен в нашей цели. — Рейф с трудом приподнялся на локтях. — Помогите мне выбраться отсюда. Хочу побыть на воздухе, взглянуть на солнце. Если я буду валяться в самолете, то никогда не справлюсь с этой проклятой немощью.

Мартин помог ему спуститься на землю. Габи передвигалась с такой легкостью, словно никогда и не была парализована. Свежий ветерок, приятно холодивший лицо, сотворил чудо — Рейф ожил. На лужайке Мартин с Габи развели небольшой костерок, из скатанных одеял устроили уютное ложе, над которым натянули тент.

— Я голоден, — с улыбкой сказал Рейф. Он повернулся к Габи, девушка смущенно пожала плечами.

— У нас только неприкосновенный запас, который мы обнаружили в самолете, сказала она. — Сухари и вода. Я могу приготовить кофе или чай.

Рейф удивленно смотрел на нее.

— И это все, чем вы питались эти пять дней? Жалким самолетным «НЗ»? — Не договорив, он осознал, что так оно и есть.

Пребывая по ту сторону реальности, он не нуждался в пище. Если он голоден, то что уж говорить о Мартине и Габи; они, должно быть, умирают от голода. Рейф повернулся к волку, который позевывал с самым безразличным видом.

— В чем дело, Лукас? Неужели ты не мог поймать кролика или куропатку?

— Рядом нет добычи, — неожиданно прохрипел волк. — Я не оставлю Габи.

— Конечно. — Рейф разозлился на собственную недогадливость. Для охоты надо было углубиться в лес. Взрослый матерый волк должен здорово потрудиться, чтобы прокормить хотя бы самого себя.

— Лукас не ел даже сухарей, — сказала Габи. — Я предлагала, но он отказался.

— Знаю, — пробормотал Рейф. — Я просто не подумал.

Его усадили у костра, укутали в одеяло; он жевал сухарь, запивая горячим черным кофе, который приготовила Габи. Крошечного сухарика было явно недостаточно, чтобы насытиться; но вместе с кофе в Рейфа словно влилась порция свежей крови, тотчас забурлившая в жилах. Мартин устроился напротив. Вскоре до Рейфа донесся легкий храп.

— Пять дней, — прошептал Рейф, когда Габи с чашкой кофе в руках села рядом с ним. — Слишком долго для такой важной шишки, как Мартин, его должны были хватиться. Он не пытался улизнуть?