Олег Никитин - Живые консоли Страница 24

– Что за глюк? – опешила Вероника и стряхнула листок с макушки.

– У твоего друга слишком резкий откат. Уходит, как дверью хлопает, – с недовольной миной разъяснил юный дизайнер. Санчесу пришлось превратить отпавшие листики в ничто, а кусты – обзавестись новыми. – Его образ при самоуничтожении вызывает в узле микроколебания среды, и неустойчивые структуры распадаются. Если бы на тебе была только что спроектированная и не сохраненная майка, она превратилась бы в лохмотья. – Он облизнулся.

– Так сделай свои объекты устойчивыми! – покровительственно посоветовала Вероника. – А то, глядишь, еще что-нибудь на голову посыплется.

– Было бы чему! – хохотнул Санчес и артистично откинул голову.

35

Выход, естественно, отыскался в порядочном отдалении от входа. А потому пройти по эстакадам и не полюбоваться вдоволь на интригующие процессы переработки органического сырья в пищу они не смогли. В глубинах бесстыдно прозрачных (для пущей контролируемости) автоклавов по-всякому расчленялась, варилась и разлагалась на углерод и воду биомасса, еще вчера бывшая живой человеческой плотью. От чанов распространялось тепло, хотелось прилечь, прижавшись к какому-нибудь из них боком, и вздремнуть, но Тима твердо вознамерился выбраться из подземелий.

Поддерживая под руку осовелую подругу, он размышлял над тем, как ему теперь найти свой дом. Этаж и квартиру он пока помнил и пару раз повторил их про себя, чтобы подновить соответствующую ячейку памяти.

– Вот, пожалуйста, – молвил идущий впереди проводник и отступил в сторону. За его спиной оказалась шахта лифта. – Только на днях заливал в механизмы масло.

Бесшумно раскрылась двустворчатая дверь, явив путникам тесные внутренности кабинки, по всему видно, почти неиспользуемой. Ирина с Тимой вошли внутрь, и через несколько секунд створки съехались. Подобострастная физиономия биона мелькнула в просвете между ними и очутилась вне поля зрения.

На управляющей панели лифта имелось всего четыре кнопки. Третья сверху слабо светилась, контрастно отображая слова «цех переработки», черными символами вплавленные в ее гладкую поверхность. На двух верхних значилось «диспетчерская» и «приемный покой», а на нижней темнело слово «коммуникации».

– Вот оно как, – хмыкнул Тима. Появляться сразу на верхнем ярусе ему отчего-то не хотелось, поэтому он утопил вторую клавишу. – Значит, мы все-таки не с самого низу поднимаемся. Ты все еще хочешь в клинику?

– У тебя есть другой план? – вяло встрепенулась девочка и приоткрыла один глаз.

– Сдать тебя первому же порядочному медику! – Тима скорчил злорадную физиономию.

– Скорей бы уж, – проворчала девочка в ответ и вновь закрыла глаз. Похоже, она готова была лечь прямо здесь, но остатки воли и чистоплотность не позволяли ей это сделать.

Лифт трепыхнулся и замер. Двери приветливо распахнулись навстречу совершенно пустой комнатушке размером примерно три на три метра – вероятно, имевшей некое «буферное» предназначение. Оба беглеца быстро шагнули из лифта, пока створки не сошлись.

За прозрачной пластиковой стеной прямо напротив видны были два биона, которые размашисто жестикулировали и даже притопывали в гневе ногами. Естественно, они при этом обменивались репликами, до предела эмоциональными и громкими – отдельные слова можно было разобрать даже через стену.

Нежданных посетителей бионы, естественно, не заметили.

Экспрессивное поведение местных служителей заставило Тиму на несколько секунд задуматься («А бионы ли они?»), но затем по характерной, обедненной и какой-то синтетической мимике оппонентов он все же понял, что в приемном покое – все-таки не люди. Да и кто, в самом деле, согласился бы возиться с мертвецами, причем не в Сети, а на самом деле?

– Боишься? – почему-то прошептала Ирина. По ее собственному лицу было видно, что она порядком испугана.

– Сама ты боишься. – Тима смело двинулся к прозрачной двери.

Та нехотя отползла в сторону, и беглецы переступили порог необычного помещения. Его большую часть занимала широкая лента конвейера, на которой громоздились тела пожилых граждан.

Оба спорщика заметили движение сбоку от себя и мгновенно смолкли, повернувшись к вошедшим. В одном из них Тима тут же опознал биона, который пытался ухватить флаер за бок в момент бегства мальчика с крыши дома.

36

Л е й т н е р (в партере). Господи, слыхана ли когда-нибудь такая завязка? Сразу видно, как низко пало драматическое искусство.

М ю л л е р. Однако я все довольно хорошо понял.

Л е й т н е р. Вот в этом-то и главный порок пьесы: зрителю нужно все преподносить обиняками, между строк, а не бросать так прямо в лоб.

М ю л л е р. Да ведь тут дело ясное.

Л е й т н е р. То-то и есть, что не должно все с самого начала быть ясным. Занятнее всего, когда не сразу раскусишь, в чем дело.

…Все отчетливей возникает ощущение, что сцена снова нуждается в обновлении каких-то своих главных концепций, что предыдущие уже «отработаны», что накопилось уже слишком много повторяющихся сценографическо-режиссерских концепций, и сценическое искусство постепенно выработало достаточно жесткую систему условных знаков-понятий, среди которых нам, наконец, стало тоскливо.

Вероника прилегла рядом и для затравки решила задать сценаристу вопрос, недавно промелькнувший у нее в мозгу:

– Кто такие искаженцы?

Санчес покосился на девочку и выпучил глаза. Похоже, парнишку охватило невероятное творческое (а может, сексуальное) возбуждение, но вот чем оно было вызвано? Неужели банальным вопросом гостьи?

– Ты гений! – воскликнул он в экзальтации.

Вероника слегка смутилась – ей пока не доводилось слышать в свой адрес такие лестные слова. «Вот что значит творческая личность», – с уважением подумала она, на всякий случай отползая от мальчика на дециметр-другой. Но тот не заметил ее телодвижений и сотворил перед собой мини-экран со светочувствительной поверхностью. Это был стандартный рабочий инструмент (иначе говоря, обычный блок памяти с гибким управлением) любого профессионала, манипулирующего образами.

Вероника тоже пыталась применять такой, но постоянно путалась с промежуточными версиями своих опусов, и поэтому приходилось сперва выстраивать в памяти сразу всю сцену (или эпизод). А такой метод, как ей было известно из интервью со знаменитостями индустрии интерактивного видео, приводил к логическим ошибкам в сюжетах. И что ее особенно злило, Кассий отказывался находить проколы. Он полагал, что они изначально свойственны человеческой (конкретно – женской) логике.