Игорь Росоховатский - Законы лидерства [Журнальная версия] Страница 24

Я несколько дней проболел и потому был как бы на время выключен из общей лихорадки, сотрясавшей наш институт после смерти Виктора Сергеевича.

И вот неожиданно из директорской приёмной позвонили Кириллу Мефодиевичу и предупредили о «посетителе», а он оповестил сотрудников. Наверное, я волновался больше других: во-первых, не встречался раньше ни с чем подобным, если не считать примитивных промышленных роботов, а во-вторых, у меня были свои предположения на этот счёт.

Он появился сразу же после обеда: ловко переступая на суставчатых ногах, небольшой, метра полтора в вышину, матово поблёскивая пластмассовыми и металлическими деталями. У него не было даже подобия головы, а ячейки фотоэлементов – его глаза – размещались со всех четырёх сторон туловища и разноцветно сверкали, как украшения. Если бы не антенны и не смешные тонкие ноги, он был бы очень похож на наш новый шкаф-термостат. В дополнение сходства спокойным зелёным цветом, изредка помигивая, светилось очко индикатора и прослушивалось тихое шипение воздуходувок. Эти приметы нормального функционирования как бы подтверждали – во всяком случае для меня: «Я только аппарат, машина, неодушевлённый объект, который можно включить и выключить простым нажатием тумблера». Последнее впечатление почему-то успокаивало…

Из этого ходячего «шкафа» высунулось несколько дополнительных антенн, и приятный баритон произнёс:

– Добрый день.

Мы промолчали, и только Кирилл Мефодиевич вежливо ответил:

– Здравствуйте, уважаемый…

– …Шкаф, – прошептал я, и Таня прыснула со смеху, закрывая рукой рот и грозя мне глазами.

Кирилл Мефодиевич не слышал моего кощунства по поводу символа новейшей техники, зато сам «символ» расслышал и довольно миролюбиво произнёс:

– Фраза из Чехова может оказаться остроумной и к месту, а зовут меня – Дэф восемнадцать С, чаще просто – Дэф. Экспериментальный образец. Предназначен для работы на других планетах. В вашем институте прохожу некоторые испытания.

Я вспомнил, что больше всего шушукались по поводу «некоторых испытаний». Говорили, что, пользуясь своими связями, Владимир Лукьянович выпросил Дэфа у робототехников, чтобы он посрамил и «поставил на место» отдел Александра Игоревича. Если это правда, то теперь дело дошло до нашей лаборатории, и я подозревал, до кого персонально.

Дэф подошёл ближе к нашему завлабу и без обиняков произнёс:

– Прошу вас, Кирилл Мефодиевич, показать материалы, о которых с вами договаривались.

Несомненно, в его памяти имелись портреты нужных людей. Всё же меня удивило, как уверенно он ориентируется. Неужели проблема распознавания образов в кибернетике уже решена? До последнего времени, насколько я знал из популярных журналов, именно здесь имелось наибольшее число «подводных камней».

Кирилл Мефодиевич достал из своего шкафа несколько журналов и папок. Мы все занимались своими обычными, каждодневными делами, усиленно изображая, что ничего особенного не произошло. Однако и глаза наши, и уши всё время были настороже, и шеи, наверное, как у меня, деревенели от напряжения.

Прошло не более пятнадцати минут, и я услышал Танино предостерегающее покашливание и Его приближающиеся шаги. Я намеренно не отрывал взгляда от шкалы спектрографа, пока уже знакомый мне баритон не произнёс:

– Извините, Пётр Петрович, у меня к вам имеется несколько вопросов.

Пришлось оторваться от своего занятия. Глядя в его фотоэлементные устройства, я сказал:

– Спрашивайте.

Он был приторно вежлив:

– Извините, если моя речь окажется в чём-то неправильной или старомодной. Я являюсь кибернетическим двойником нескольких личностей, и среди них – математика девятнадцатого века.

Чем дальше, тем больше мне не нравился и этот глазастый ходячий шкаф, и особенно его приход в нашу лабораторию. Теперь я почти не сомневался, кем он вызван и кто его запрограммировал. А «шкаф» шёл к цели напрямик.

– Расскажите, пожалуйста, о ваших затруднениях с уточнением формулы полигена Л. Возможно, я сумею хоть в чём-то помочь вам.

– Все мои затруднения отражены в журналах, которые дал вам просмотреть Кирилл Мефодиевич.

– И вы ничего не имеете добавить?

– Не имею добавить абсолютно ничего, – почти весело проговорил я и с невинным видом спросил: – А вы разбираетесь и в живой природе?

– Вы полагаете, сударь, что между живой и неживой природой существует пропасть?

– А вы не полагаете? – и добавил мысленно: «…уважаемый шкаф»…

– Те, кто составлял основу моей личности, не полагали. Пока моя практика подтвердила их мнение. Там, где неживая природа начинает движение, она зачастую движется к живой природе, иногда превращается в неё. Это подтверждают наблюдения за вулканами и грозами, морями и реками. Не случайно в горячем дыхании вулканов из химических элементов рождаются начала жизни – аминокислоты. Извините за пример, который вам, безусловно, известен. Но пора привыкнуть к мысли, что от движения подземных вод не так уж далеко до тока крови в артериях и венах…

– Есть существенная разница, – заметил я. – И потом… У вас напыщенный слог…

– Благодарю за замечание. Ещё раз извините. Я уже упоминал, что в основе моей личности – личности разных людей. Один из них был поэтом.

– Удобная позиция на все случаи… – «жизни» – едва не вырвалось у меня.

Мы помолчали.

– У вас больше нет ко мне вопросов? – спросил я тоном, который обидел бы любого человека: интересно, как он отреагирует на тон.

Кирилл Мефодиевич подавал мне предостерегающие знаки, но я их «не замечал». В конце концов передо мной машина – очень сложная, но всё же машина. Тон она, вероятно, не воспримет – ей важна лишь заключённая в словах информация.

Оказалось, что я недооценил «шкаф». Он забавно замигал индикатором и сказал – мне даже послышалась грусть в его голосе:

– Кажется, вы меня невзлюбили, сударь.

– А почему я должен был вас взлюбить?

– Ну да, мы такие разные.

– Достаточно взглянуть на нас со стороны…

– Но если бы я был скульптурой, или куклой, или, например, восковой фигурой, очень похожей на вас, разве вы стали бы разговаривать со мной? Разве вы беседуете с животными, состоящими из того же материала, что и люди?

– Иногда беседую, – ответил я, вспомнив об Опале.

– Как с равными?

«Но я и тебя не считаю равным», – подумал я и ужаснулся своим мыслям и всему нашему разговору: вот до чего можно дойти – этот ходячий шкаф спрашивает «как с равным?», а ты не знаешь, что ему ответить. Я рассматривал его и чётко видел заклёпки и неровности на стыках декоративных листов пластмассы. Их явно подгоняли в спешке. Вон виднеется и треугольный штамп изготовителя – три буквы: КИК – Киевский институт кибернетики. Вспомнил ответственного работника этого института, приятеля Владимира Лукьяновича, который приходил в наш институт, – высокого, худого, подвижного, с острыми локтями. Представил, как они договаривались, где будет проходить испытания экспериментальный образец ДЭФ-18С, как наш шеф торопил своего приятеля… И вот результат: передо мной мыслящий и говорящий шкаф, а за окном в зелёных узорных прорезях листьев проглядывают голубые лоскуты неба. Доносится гул троллейбусов и автомобилей. Там всё движется, как и раньше, – привычное, знакомое, и только усиливает чудовищную нереальность происходящего здесь.