Всеволод Ревич - НФ: Альманах научной фантастики. Выпуск 26 (1982) Страница 25

Стройные, длинноногие девушки плавно двигались под музыку, свежий весенний ветерок обвевал разгоряченные шампанским щеки, рядом был Эрл Стоун, — я чувствовала тепло его руки, как всегда, неловко лежащей на моем плече, и пребывала в блаженном состоянии, которое они тоже называли «счастьем», но не слишком эмоциональной его разновидностью, не тем, что я про себя называла "не может быть", а чем-то спокойным, удовлетворенным. Равновесие тела и духа. Не слишком хорошо, а просто хорошо.

Вдруг пальцы Эрла больно впились мне в плечо. — Вода!.. Там… Да нет, тыне туда… О боже! Дальнейшее напоминало дурной сон, где самые невероятные события происходят в каком-то нереально-замедленном ритме. Гигантская плотина расползалась, будто намокшая бумага, из щелей сочилась вода, образовывая сотни водопадов, которые устремились вниз, дробясь и сверкая в солнечных лучах. Какое-то мгновение зрелище выглядело даже красиво — разноцветные грациозные фигурки, застывшие внизу, мозаика зрительных рядов — все в туманном радужном ореоле водяной пыли. Потом вопль одновременно из тысячи ртов: — А-а-а-а!..

Человеческая мозаика внизу ожила, задвигалась, будто в калейдоскопе, и ринулась вверх, к проходам. Давка, столы, визг. Те, кому удавалось перебраться за спасительный барьер, с любопытством толкались в проходе, образуя еще большую пробку. А внизу вода, казалось, кипела, заливая котлован, в бурлящей белой пене один за другим исчезали зрительные ряды, шум воды заглушал крики тонущих, ржанье обезумевших лошадей.

Вода прибывала. Добравшиеся до верхнего ряда, не в силах выбраться через проход, пытались дотянуться до барьера — всего три метра отвесной стены. Если стать друг Другу на плечи… Но это никому не приходило в голову, равно как и у стоящих по ту сторону барьера — намерения помочь. Каждый спасал себя, каждый, оказавшись в безопасности, превращался в любопытствующего зрителя.

Два-три раза в жизни мне приходилось наблюдать подобные сцены, когда невозмутимость зрителей и моя собственная невозмутимость представлялась вполне естественной. Спасать — обязанность спасательных служб, они несут за это ответственность и наказываются за человеческие жертвы,

Но сейчас… Эти искаженные ужасом, запрокинутые ко мне лица, почти все в масках, — будто сцены из какой-то жуткой оперетты! Бетяне страдающие, бетяне, не похожие на бетян! Желание броситься туда, к ним, навстречу умоляющим лицам и протянутым ко мне рукам. Я не задумывалась, чем конкретно могу им помочь, но я рванулась из рук Эрла. Я кричала, била кулаками в чьи-то спины. На какое-то мгновение мне удалось овладеть вниманием толпы. Однако происходящее внизу представляло для них несравненно больший интерес, чем истерика какой-то особы. Не помню, как я очутилась в объятиях Эрла, меня трясло, будто от холода, а он твердил:

— Прекрати! Они же не люди. Слышишь, Николь, они не люди. Не люди!

Плотина рухнула, и река с победным ревом устремилась в отвоеванный котлован. Прибыли аэрокары спасательной службы, из них посыпались в воду водолазы. Толпа расходилась. У барьера, кроме нас, осталась лишь группа детей, обступивших инженераспасателя.

— Шеф, вытащите мисс Берту. Мы из двести пятого интерната, это наша воспитательница. Блондинка, в красном платье. Вытащите, шеф…

Нет, я не одинока в своей реакции, кому-то тоже не по себе. Дети. Им хочется, чтобы ее спасли. Мне даже показалось, что я ее помню — светловолосую девушку в красном платье, помню ее запрокинутое ко мне лицо, сползшую на затылок форменную шапочку интерната номер 205.

Я прижалась к толстой стриженой девчонке, похожей на маленькую Ингрид, гладила ее теплый колючий затылок.

— Вытащите ее. Она должна показать нам дрессированных сломов. У нее билеты. Наши билеты…

— Я позвоню, вас пустят так, — сказал спасатель, — двести пятый?

— А га. Спасибо, шеф. Бежим.

Девочка оттолкнула меня, полумаска соскользнула на шею. Ее спокойные глаза. В них ничего не было.

Мы были одни. Среди живых мертвецов с обращенными внутрь глазами. Наше единение с ними оказалось иллюзией.

Земля-бета окончательно перестала быть нам родиной. Мы стали здесь чужаками, инопланетянами.

Двое с Земли-альфа, два человека — Адам и Ева. Я вдруг впервые по-настоящему осознала разделяющую нас и их пропасть. Это была пропасть между прежней и нынешней Ингрид Кейм.

Планета невозмутимых и спокойных, И мы, навсегда обреченные среди них на одиночество.

Их преимущество перед нами — преимущество роботов перед живыми. Роботам не бывает больно: они в броне своей бесчувственности.

Мы можем говорить им какие угодно слова, кричать, плакать, биться головой о стену.

В лучшем случае они глянут на нас с любопытством. И пройдут мимо.

Но мы никогда не перестанем страдать от их равнодушия и непонимания. Потому что мы — другие.

Мне стало страшно. И Эрл, будто почувствовав это, стиснул мою руку. Мы по-прежнему ничем внешне не отличались от снующих вокруг парочек, но теперь мой взгляд с болезненной остротой выискивал все новые доказательства нашей обособленности, нашего несходства с ними.

Сидящие в одиночку на скамейках, прямо на земле. Иногда группами, но все равно в одиночку. Глаза, обращенные внутрь себя. О чем они думают? Этого никто не знает, и это никому не интересно, кроме них самих!

На дороге сидит девушка, видимо, ушибла или вывихнула ногу. Толпа обтекает ее, как река подводную корягу, спутник ее, видимо, ушел с другой, а она сама терпеливо ждет, когда ее подберет дежурный медицинский аэрокар. Когда-то это тоже показалось бы мне вполне естественным. А теперь я сразу же представила себя на ее месте.

Очень болит нога, Эрл ушел, безучастная толпа обтекает меня, как корягу.

Я невольно замедлила шаг. Эрл понял, почему, поморщился, но все же попытался перенести ее на траву, в сторону от толчеи.

Девушка отталкивала его, скулила, он пытался ей что-то втолковать, а я ждала, и толпа обтекала меня — оценивающие мужские взгляды, прикосновения каких-то горячих липких рук, все эти слоны, бегемоты, медведи, волки. Здоровые, сытью, мускулистые и… мертвые. Синее море. Розовый закат.

Я вспомнила, как Эрл однажды развел в лесу костер, как мы смотрели на изменчивое трепетное пламя, которое казалось живым именно из-за своей неопределенности, полутонов, многоликости, трепетности. Костер излучал тепло.

После этого свет искусственных ламп показался мне удручающе безжизненным и холодным. Они и мы. Наконец Эрл вернулся.

— Пустая затея. Она даже не понимает, чего я от нее хочу. Пусть валяется. Они не люди.

— Вспомни, мы были такими же.