Виталий Забирко - Мы пришли с миром Страница 25

— Не лучше ли ему рот лентой заклеить? — спросил еще кто-то.

Меня подняли с пола и усадили в кресло.

— Не стоит. Он мужик сообразительный... Так ведь?

Сквозь ткань мешка я почувствовал на щеке чье-то дыхание. Горло все еще не отпускало, и я кивнул. Ни черта себе, артишоков отведал! Под коньячок...

— Мы сейчас лучше сделаем...

Я почувствовал, как мне закатывают рукав, попытался воспротивиться и замычал.

— Не сопротивляйся, могу вену проткнуть!

Игла вошла в руку, и я прекратил дергаться.

— Так-то лучше...

— Чего он мычит? Язык со страху проглотил? Посмотри, он не обмочился?

Сознание начало затуманиваться, темнота перед глазами бешено завертелась сужающейся воронкой.

— Ты интересуешься, ты и щупай... — донеслось, как сквозь вату в ушах, и я выпал из реальности.

ГЛАВА ВОСЬМАЯ

Голова болела, как с похмелья, во рту было сухо, глаза открывать не хотелось. Я свесил руку, на ощупь попытался найти бутылку с водой, которую ставил у тахты на ночь с перепою, но ничего не обнаружил. Где же это я вчера так, что и воду забыл поставить, и свет... свет не выключил? Так режет глаза сквозь закрытые веки... Стоп, откуда такой яркий свет? У меня в комнате одна лампочка в люстре, да и та, ради экономии, маломощная. Вечный полумрак.

Прикрыв глаза ладонью, разлепил веки. Лежал я не на своей тахте, а на кровати в незнакомой комнате с побеленными стенами, в чужом свитере и чужих джинсах. Застонав, я сел и, по-прежнему прикрывая глаза ладонью от яркого света, огляделся.

Комната была небольшой — два на три метра — но с высоким потолком, откуда лился нестерпимо яркий свет. В стене у изголовья кровати на высоте метров двух располагалось маленькое окошко, напротив находилась железная дверь, рядом с ней умывальник. Из этой стены на разных уровнях выступали две белые полочки. Одна полочка побольше и повыше — столик, вторая поменьше и пониже — стул. Черт побери, где я? С кем вчера так напился?

Проковыляв к умывальнику, я открыл кран и, приложившись к нему, принялся жадно пить ледяную воду, пока не заломило зубы. Сухость во рту удалось снять, но ясность мысли не наступила. На полочке умывальника лежало мыло, из стаканчика торчали тюбик зубной пасты и щетка, рядом висело полотенце. Все принадлежности новые, ни разу не использованные. Да где же я, в конце-то концов?!

Снова открыл кран, сунул под него голову, умылся и принялся растираться полотенцем. Ледяная вода сняла головную боль, и сознание начало потихоньку проясняться.

Комната чрезвычайно напоминала тюремную камеру, только чистую и ухоженную по европейским стандартам. Неужели КПЗ для особо привилегированных? Любопытно, за что я сюда угодил? Напиваюсь я редко, никогда память при этом не теряю и в драки тоже никогда не ввязываюсь. Уж таким уродился — тихоньким обывателем. Но все когда-то происходит в первый раз — возможно, водка паленой оказалась, мозги закоротила, и я в драку полез?

Зеркала, чтобы увидеть, есть ли на лице синяки, в комнате не было, и я принялся рассматривать на себе одежду в поисках крови. Одежда была новой, чистой, и только тогда я стал кое-что припоминать. Кажется, одежда не с чужого плеча, вроде бы сам вчера покупал... А потом вроде захотел отобедать в ресторане при отеле «Central»... Прищурившись от яркого света, я снова огляделся. Да уж, точно в Централе напился до чертиков, и заботливые швейцары тут же сопроводили в номер.

Я провел пальцем по стене и с удивлением обнаружил, что никакая это не побелка, а пластик со столь оригинальной фактурой. Неужели номера в отеле стилизованы под тюремные камеры? Бред полный. Я замотал головой, и тогда в затылке что-то хрустнуло, в темя ударила жаркая волна, и память восстановилась.

М-да... Это, конечно, не отель «Central», но тюрьма весьма комфортабельная. Ртутный лампион под потолком, вместо решетки на окне — матовое, несомненно пуленепробиваемое, стекло. И пол не цементный, теплый — только сейчас заметил, что расхаживаю в носках, но холода не ощущаю. Проверил карманы, однако ничего в них не обнаружил. Документы, ключи, деньги — все исчезло. Не было куртки, шапки и нового мохерового шарфа. Исчез и новенький ремень из джинсов. Все-таки тюрьма — чтобы не вздумал повеситься, хотя как это можно сделать с помощью куртки или шапки не совсем понятно. Ремень и шарф еще куда ни шло... Я заглянул под кровать, нашел там бахилы, обулся. Правда, тут особенно не походишь — четыре шага от двери к окну, и четыре шага от окна до двери. Марафонская дистанция. Вот тебе и артишоки под коньячок... Иронизировал над Централом? Получите!

Заранее предвидя результат, я подергал за ручку двери, но, как и ожидалось, дверь не открылась. От нечего делать подошел к столику, попробовал на прочность. Пластиковая плита сидела в стене как влитая. Я сел на полочку-стул. Скорее, это не тюрьма, а сумасшедший дом, причем опять же для привилегированных особ — постельное белье было белоснежным.

Как бы в подтверждение моих мыслей дверь бесшумно отворилась, и на пороге возник сухопарый мужчина в белом халате с бесстрастным лицом. Он подошел к столику, поставил передо мной одноразовый стаканчик и наполнил его из пластиковой бутылки.

— Пейте!

Голос у вошедшего был таким же бесцветным и невыразительным, как и лицо. Вряд ли врач, скорее санитар.

Я взял стаканчик и осторожно понюхал. Жидкость ничем не пахла.

— Пейте! Это снимет головную боль.

Голова почти не болела, но я послушно выпил солоноватую микстуру. Если это действительно психбольница, то не следует отказываться. Не захочешь пить лекарства, насильно введут. Я прошелся взглядом по подтянутой фигуре человека в белом халате и понял, что для насильственных действий надо мной второго санитара не понадобится. Этот справится с двумя такими, как я.

— Просьбы, жалобы есть? — спросил он, отбирая у меня пустой стаканчик.

Вопрос был настолько нелеп, что я не удержался от иронии:

— Передайте в Организацию Объединенных Наций, что здесь по отношению ко мне грубо нарушаются права человека.

— Еще просьбы есть? — поинтересовался он таким тоном, будто первую просьбу собирался исполнить неукоснительно.

— Есть.

— Какие?

— Жрать хочу!

— Что вам заказать?

Я с удивлением посмотрел в холодные глаза санитара. Шутки здесь такие, что ли? Ладно, и я буду шутить.

— Артишоки! — заявил я, не отрывая взгляда от его лица.

Но невозмутимость санитара была непробиваемой.

— И все?

— Коньяк... — буркнул я, теряя всякую надежду на взаимопонимание. Не по мне был плоский юмор психбольницы. Если это можно назвать юмором.