Вячеслав Лавров - Встречи на болоте Страница 25

Накинув первое, что подвернулось под руку, и взяв «тревожный» вещмешок, я кинулся к Митьке. Тот, увидев мою экипировку и встревоженное лицо, молча, оделся, прихватил пожитки и быстро повёл меня в дождь, в болото.

Подобное развитие событий было предусмотрено, но как всегда произошло неожиданно. Игорев звонок и запертый шлагбаум дали нам фору достаточную, чтобы скрыться. По горячке преследователи могут, конечно, сунуться следом, но далеко они не пройдут, не помогут ни тренировки, ни приборы ночного видения — уж очень местность специфическая, а к утру и след простынет.

Мы шли, как мне казалось, уже вечность. Монотонность ходьбы гипнотизировала, и только слышалось равномерное хлюпанье резиновых сапог по воде, покрывавшей всё свободное пространство. Радовало, что и преследователям навряд ли будет легко на болоте в такую погоду, когда невозможно определить, на сколько утонет при следующем шаге нога: на пять сантиметров или пару метров.

Митька, похоже, стал уставать, темп слегка упал, и мы перешли с лёгкой рыси на походный шаг. Получив передышку, я смог различать кривые стволы деревьев, чёрно-жёлтые листья, услышал шум дождя, напоминавший мне звук из далёкой молодости.

В доме отдыха, в ещё советской Прибалтике, на танцах, его извлекал из своего инструмента барабанщик, ударявший по барабану не палочками, а маленькими метёлками, поразившими меня ничуть не меньше, чем музыка входящего в моду ансамбля «Битлз».

Бумс… — моя голова воткнулась в митькину брезентовую спину. Он обернулся и подал мне две штуки, не знаю чего, но очень похожие на корявые ракетки для большого тенниса. Где Хряк их хранил до сих пор, я так и не понял, но для чего они сообразил: видел в хронике времён Великой Отечественной войны — наши солдаты шли по болоту, одев их на ноги. Два месяца назад мы ходили тут запросто, но сейчас, видимо, болото напиталось водой, и ситуация изменилась.

— Подо мхом вода, — подтвердил мои мысли Митька. — Без мокроступов не пройти.

Он присел на корточки и стал привязывать их к сапогам. Глядя на него, я проделал то же. Поднявшись, Хряк подошёл ко мне, посветил фонариком на ноги и коротко сказал: — Сымай!

На корабле один капитан, и я, хотя не видел особой разницы, быстренько развязал верёвки. Митька нагнулся и завязал их, с моей точки зрения, точно также.

— Вот теперь порядок! Пошли!

Очень трудно передать ощущения хождения по набухшему болоту: чем-то напоминает хождение по мягкому дивану, только всё время кажется, что вот сейчас мягкая шкура мха порвётся, и ты ухнешь с головой в холодную воду. Пятка болталась совершенно свободно, и при шаге мокроступы не отрывались от земли, поэтому мы шли, как на лыжах, хотя и без скольжения. Вот она, основная разница в моей и Митькиной привязке.

А вот уже и берег, причём настоящий, с твёрдой почвой под ногами и высокими соснами. Мы сняли мокроступы, и они исчезли в митькином бездонном вещмешке. По количеству вещей, умещающихся в нём, хряков мешок мог поспорить с дамской сумочкой; разница была в том, что содержимое его было в точности известно хозяину и не содержало ничего лишнего. На острове я уже не видел необходимости в проводнике, но по привычке следовал в кильватере. И, слава богу, это уберегло меня от множества мелких и глубоких луж, появившихся после дождя.

И только дойдя до капища, я понял, как устал, но передохнуть не мог — настало моё время прокладывать дорогу. Направляемый комбом, я уверенным движением отодвинул заслонку и открыл вход. Увидев чёрную дыру, в которую надо было спускаться, Митька покачал головой и пробормотал что-то заканчивающееся на«…мать!». Насколько помню, моя первая реакция была очень похожей.

Идти по ступенькам сил просто не было, и я решительно сел в санки, ухватившись рукой за выступающую впереди ручку, а другой похлопал позади себя, как это делала Трит. С видом человека, ныряющего в прорубь, Хряк рухнул на заднее сиденье. Сани натуженно двинулись, поворачивая рычаг, который возвращал камень на место, и, освободившись, ринулись вниз. Со стороны мы, наверное, выглядели бобслеистами, но мне ещё в первый раз показалось, что этот спуск больше похож на, американские горки, поэтому меня ничуть не удивило, когда Митька сзади заорал что-то залихватски-матерное. Полный мрак придавал этому аттракциону дополнительную своеобразность. В первое моё посещение по стенам висели болы, и был хотя и слабенький, но свет.

Вскоре абсолютная темнота впереди начала желтеть, наклон стал меняться, сани ощутимо сбросили скорость, и мы медленно вкатились в освещённый зал и плавно остановились у похожей на перрон площадки.

Конечно, никакой это был не зал, а знакомая мне огромная пещера с освещением, похожим на то, которое даёт сороковаттная лампочка в подъезде, но после узкой чёрной дыры впечатление было мощное. Митька, бывавший здесь, но, ни разу не видевший этого места, присвистнул от удивления:

— Это где ж мы, Василич!? Говорили, что место это с чертовщинкой, но чтоб такое…! Ты-то откуда всё тут знаешь? Ведь без меня в эту сторону тебе и трёх шагов не сделать, потопнешь. Я около этих камней сколько костров пожёг. И надо ж…!

Но Хряк был слегка обескуражен, и только: его незатейливый ум списал всё на чертовщину и в детали вдаваться не собирался. Не дожидаясь меня, он вскочил на ноги и пошёл осматривать пещеру, тут же посетовав, что ничего нет для костра.

— Будет тебе огонь, — сказал я, и в ту же минуту посреди пещеры из-под камней загудело пламя среднего охотничьего костра, зажжённого компом.

В каждом взрослом мужике живёт ребёнок, поэтому моё желание удивить было вполне естественным, но номер не прошёл: уверовав в мою связь с нечистой силой, Митька глазом не повёл и уверенно направился к огню. Более того, он по-деловому попросил меня передвинуть костёр поближе к стене и, натыкав в расщелины палочки из не нужной уже растопки, извлечённой всё из того же бездонного вещмешка, стал развешивать на них мокрые вещи для просушки. Мою одежду комб высушил прямо на мне, так что Митьке, взявшемуся было за мой бушлат, осталось только хмыкнуть.

Когда на его вопрос: — Нет ли тут где стола со стульями? — я указал ему на плоский камень и два поменьше для сиденья, он посмотрел на меня с лёгким неодобрением — мол, слабовато. Мы разложили на этом столе прихваченное из дома и уселись на камнях, подстелив бушлаты, и стало ясно, что жизнь налаживается.

После первой и, с минимальным промежутком, второй, наступило время поговорить.

— Никогда во всю эту хренотень не верил. Сколько по болотам хожу, самой завалящей кикиморы не встречал. И надо ж…, - Митька вопросительно замолчал, похрустывая половинкой разрезанного вдоль солёного огурца, лежащего между хлебом и салом.