Константин Кедров - Поэтический космос Страница 25

До этого мы имели дело со звериными и животными масками смерти, где следы выворачивания нередко носят жестокий хтонический характер. Сплошь и рядом со зверя должна быть содрана шкура или кожа, в которую облачается герой (витязь в тигровой шкуре, Геракл в шкуре льва). Женщина часто надевает змеиную кожу или должна содрать шкуру пестрой коровы ("Крошечка-Ховрошечка"),

Земледельческий образ выворачивания намного гуманнее. Это зерно маска колоса, и колос - маска зерна. Зерно, умерев в земле, "вывернувшись наизнанку", обретает свое множественное звездное тело в колосе, в початке, в грозди (Озирис, Дионис, Джон Ячменное Зерно, Кострома, Чичен-ица чечевица, бог Просо в Китае). Антропоморфный образ зерна, умирающего и воскресающего, широко известен, ибо существует практически у всех народов, знающих земледелие. Нас интересует отличие его от предшествующих, охотничьих моделей воскресения. Зерно, если "не умрет, то останется одно; а если умрет, то принесет много плода". Эти слова евангельского текста, взятые Достоевским эпиграфом к роману "Братья Карамазовы" и ставшие эпитафией над его могилой, открывают самое существенное в мистериальном "переодевании" зерна и колоса. Умирающий, "вывернутый наизнанку", растерзанный бог-зерно обретает в своем воскресении космическое звездное тело.

Растерзан Озирис, растерзан Кострома, его соберут в единый сноп в праздник первого урожая, украсят лентами, вынесут на площадь, обмолотят, выпекут хлеб, съедят, приобщившись к единому космическому телу предка, в котором все едины. Тело предка - весь космос, солнце - его глаза, ветер его дыхание, его растительный образ - золотой колос Млечного Пути, звездный небесный хлеб, выпекаемый и съедаемый на земле. Понятно столь распространенное в ареале христианской культуры представление о собрании верующих как о едином космическом теле, понятно отождествление этого тела с хлебом и вином - Виноградным и хлебным зерном. В нем соединились воедино мистерии Диониса (бога винограда) и Озириса (бога пшеницы). Оба подверглись раздроблению-растерзанию, оба собирались в единое тело и воскресали весной. Мнимая смерть Диониса и Озириса оплакивалась и переживалась Как настоящая до момента воскресения. Воскресение происходило в полночь, при этом траурные, погребальные одеяния, соответствовавшие оболочке зерна в момент сева (погребения), сбрасывались и надевались светлые одежды колоса. Само переодевание с выворачиванием наизнанку старых одежд было важнейшей частью мистерии, дающей ощущение полного приобщения к воскресению зерна, Сбрасывающего шелуху прежних одежд. В наиболее архаичных фольклорных культах переодевание сводилось к выворачиванию наизнанку одной и той же одежды (тулуп мехом наружу - звериный облик, тулуп мехом внутрь антропоморфное человеческое обличие).

Сведя воедино все магические выворачивания-роды, мы видим сложную космогоническую модель смерти-рождения (воскресения), которая составляла сердцевину действия во всех аграрных, охотничьих и семейно-родовых празднествах.

Попробуем теперь создать модель этого действа в целом. Действующие лица при всей своей сценической множественности сводятся к трем персонажам. Это - Он (жених, муж), Она (невеста, жена) и некто, символизирующий весь род. Каждый герой имеет три маски: животную, растительную и огненную космическую. То, что должно совершиться на сцене (свадьба-погребение или погребение-свадьба), увенчается смертью-родами, то есть мнимой смертью и воскресением героя в новом облике. Смерть-рождение для жениха означает чревный спуск героя в царство мертвых, уход в материнскую утробу и новое рождение - возвращение сквозь все опасности в новом облике. Для невесты это прежде всего прямая имитация родов - выворачивание наизнанку своей кожи, смена безобразного облика на прекрасный: старуха становится молодой, мертвая царевна оживает, выйдя из небесной оболочки - "хрустального гроба". Контрастная смена масок в конце мистерии: животное - человек, зерно колос, человек - космос (огонь, вода, земля, древо, небо, облако, гора). Маски и узнавания как бы вытесняют друг друга. Иногда на первый план выступает "маскам - приключения героя в зверином облике (братец Иванушка в виде козленочка), иногда важнее процесс снятия маски, растянутый во времени (Царевна-лягушка, Финист - ясный сокол), иногда самое главное - узнавание (финал "Одиссеи" - постепенное узнавание Пенелопой своего супруга в образе нищего странника; "Сивка-бурка", где царевна должна узнать своего суженого в образе Ивана-дурака: "Платьишко на нем худое, весь в саже, волосы дыбом"),

В конечном итоге вся контрастная смена масок сводится к единому противопоставлению: мертвое - живое, единое - многое, безобразное прекрасное, слабое - сильное, малое - великое. Эта своеобразная мистериальная диалектика была чувственно осязаема и опиралась на внутренние законы природы, диалектику рождения и смерти. Малый плод во чреве на земле становился богатырем, зерно, умирающее в земле, возрождалось могучим колосом.

Сценическое пространство мистерии - это человек и космос. При этом в конечном итоге в результате выворачивания-смерти-родов космос вмещался в человека. Большее пространство вмещалось в меньшее. Такая "оборотная матрешка", где большая умещается в меньшей.

Чтобы понять это, уместно вспомнить слова из гностического "Евангелия от Фомы", найденного в 1948 г. в Египте, в селении Наг Хамади: "Когда вы сделаете двоих одним, и когда вы сделаете внутреннюю сторону как внешнюю и внешнюю как внутреннюю сторону и верхнюю сторону как нижнюю сторону, и когда вы сделаете мужчину и женщину одним, когда вы сделаете глаз вместо глаза и руку вместо руки и ногу вместо ноги, образ вместо образа, - тогда вы войдете в царствие".

В известной мере первые века христианства были итогом развития древних мистерий. В данном тексте уже с несвойственной живому мифу суховатостью фактически перечисляются все основные моменты, связанные с выворачиванием. Выворачиванию предшествует здесь, как и положено по сценарию, соединение двоих в одно, то есть мистериальный брак жениха и невесты, после этого следуют мистериальные роды - выворачивание. Причем очень четко фиксируется: "внутренняя сторона" должна стать как "внешняя", а "внешняя" как "внутренняя".

Процесс выворачивания мыслится как роды, как зачатие, как смерть, причем все три маски выворачивания как бы проникали друг в друга. Роды были смертью, а смерть оказывалась рождением, зачатие отождествлялось с погребением зерна в землю, которое опять же увенчивалось родами воскресением. "Выворачивание" было центральным магическим обрядом, связующим воедино все планы фольклорного действа. Имитируя естественные природные процессы, выворачивание в то же время давало человеку совершенно новые переживания, связанные с фундаментально иным ощущением мироздания.