Уильям Форстен - Роковая молния Страница 25

— Джон, ты готов представить план отступления?

Джон Майна вышел вперед и встал рядом с Кином.

Эндрю еще раз обвел взглядом всех тех, кто был готов следовать его решению, а потом поднял глаза к свисающим с купола боевым знаменам. Прямо его головой находились простреленные и закопченные штандарты четырех корпусов, вокруг них располагались флаги и вымпелы дивизий и бригад. Штандарт 3-го корпуса был новым, а флагов 1-й и 2-й его дивизий не было вовсе. Эндрю постарался не думать о потерях, он перевел взгляд на знамя Республиканской армии. На нем золотой орел распростер крылья на голубом поле, над каждым плечом орла сияла золотая звезда. По обе стороны от знамени виднелись выгоревшие звезды и полосы знамен 35-го Мэнского полка и 44-й Нью-Йоркской батареи. Казалось, вокруг них витают духи погибших воинов.

Эндрю оглянулся на живых. Большинство из них были совсем молоды. «Молодая армия, набрана в спешке, и каждый, кому за сорок, уже считается стариком», — подумалось Эндрю. Полковник молча отсалютовал своим офицерам, они вытянулись по стойке «смирно» и тоже отдали честь. Все так же молча Эндрю повернулся и покинул собрание.

Несмотря на поднятые боковые полотнища, в шатре было довольно душно, и Эндрю с удовольствием вышел на свежий воздух. Из-под навеса до него доносился голос Майны, рассказывающий о деталях отступления — расписании поездов, сборных пунктах, запасных вариантах эвакуации. Полковник направился через площадь перед станцией, рассеянно ответив на приветствие часовых, охранявших шатер. Он перешел через пути и стал подниматься по склону Белых холмов, далеко обходя палаточный городок, поскольку не хотел, чтобы на всем пути его следования устраивали ритуал встречи главнокомандующего. Краем глаза он заметил римского капитана, беседующего с русским офицером. Оба они вздохнули с облегчением при виде удаляющегося полковника. Эндрю улыбнулся, припомнив примерно такую же ситуацию сразу после вступления Гранта в должность главнокомандующего. Генерал Грант без предупреждения отправился рано утром навестить их соседей — 80-й Нью-Йоркский полк. Эндрю тогда смеялся, заслышав сумасшедшую беготню в лагере, и благодарил Бога, что его подразделение миновала эта напасть. Сейчас полковник был не в том настроении, чтобы подвергать подобным испытаниям своих солдат.

Кин продолжал подниматься по склону, пробираясь через заграждения и тщательно обходя ловушки, помеченные пока флажками, которые должны были снять при угрозе нападения мерков. Ряды окопов пустовали, почти все солдаты собрались у походных котлов в ожидании обеда; запах жарящегося мяса смешивался в воздухе с древесным дымом и ароматом чая.

Запах навеял приятные воспоминания о тысячах вечеров, проведенных в полевых лагерях, на маршах пли на зимних квартирах. По всему лагерю тут и там мерцали походные костры, струйки дыма поднимались к темнеющему небу. На западе еще не исчезли последние лучи заходящего солнца, на другом краю неба виднелся серп луны, а вторая луна уже зашла, чтобы появиться вновь за час до рассвета.

Эндрю отыскал ствол упавшего дерева и сел отдохнуть лицом к обширным полям. Все склоны холмов были заняты армией; подразделения, которым посчастливилось обзавестись палатками, поставили их ровными рядами, остальные обходились навесами, покрытыми еловыми лапами. В неподвижном воздухе раздавался отдаленный смех, пронзительно-грустные баллады римлян, протяжные русские песни. В голове Эндрю на знакомый мотив ложились английские слова, и он даже стал напевать себе под нос: «Как бы ни был скромен дом, нет на свете лучше места».

Неожиданно он вспомнил похожий вечер примерно за неделю до боя под Чанселлорсвиллем. На противоположных берегах реки Раппаханнок встали лагерем две армии — южан и северян. Все начиналось очень обыденно: несколько мятежников затянули песню, часовые Союзной армии присоединились к ним с другого берега. Очень скоро несколько тысяч людей оставили винтовки и столпились у реки, по очереди исполняя «Дикси» южан и «Боевой гимн» северян. С одного берега на другой и обратно летели песни. Тем временем солнце село, на небе показались звезды, по-весеннему яркий Орион освещал западный край неба.

Они на время забыли о своей вражде, теперь это были просто молодые парни, оторванные от дома, родившиеся в одной стране и участвующие в совместном спектакле со знаменами, барабанами и кровавой развязкой. На один вечер они возвратились к зеленым деревенским лужайкам и церковным пикникам, вместе распевали старые песни.

Но вот прозвучал сигнал вечерней зори, приказ вернуться в лагерь для переклички перед отбоем. Люди начали расходиться, как вдруг с восточного берега раздался звучный тенор, запевший впервые за этот вечер. На несколько коротких минут голоса тысяч людей с обоих берегов объединились в одном напеве.

Как бы ни был скромен дом…

Едва закончилось пение, в котором слышались слезы, люди опустили головы, безмолвно оплакивая свои дома, погибших друзей, свой мир. Песня унеслась прочь, наступила тишина, все разошлись. Неделю спустя тридцать тысяч из них были убиты или ранены в бою под Чанселлорсвиллем.

Глаза Эндрю затуманились при воспоминании об одном из самых горьких эпизодов той войны. Вдруг до него донеслось чье-то негромкое покашливание. Полковник Кин смущенно протер глаза и поднял голову. Перед ним в сумерках возникла фигура Калина.

— Немного увлекся воспоминаниями, — тихо произнес, Эндрю.

Калин улыбнулся, понимающе кивнул и опустился на бревно рядом с Эндрю.

— Такой мирный вечер.

Калин уселся поудобнее, снял цилиндр и вытер лоб. Его плечо коснулось плеча Эндрю, некоторое время друзья посидели молча, глядя вдаль на поля, на ряды палаток и навесов, на пурпурный закат.

— Могу представить, как любят солдаты такие моменты, — сказал Калин. — Вокруг все тихо, работа на сегодня закончена, ребята поют и готовят ужин.

Калин обвел взглядом долину с мерцающими огоньками костров.

— Хорошее время. Как-то трудно во все это поверить.

— Что ты имеешь в виду?

— Ну… — Бывший крестьянин вздохнул. — Трудно объяснить. Это носится в воздухе — их молодая гордость, стремление к лучшему, их вера в будущее. Мы в молодости были совсем другими. Мы были рабами, работали на полях, бояре и священники держали нас в страхе, иногда шепотом передавалась ужасная новость о приближении тугар. Я помню их первый приход.

Калин помолчал.

— Я потерял свою первую любовь, Анастасию. Ее забрали для Праздника Луны. А я любил ее… — Голос Калина стал жестким, — Знаешь, это было одной из причин, почему я захотел сражаться. Когда вы появились, я увидел шанс на спасение. Я боялся, что и Таню могут однажды забрать.