Александр Полещук - Великое делание, или Удивительная история доктора Меканикуса и его собаки Альмы Страница 25

Эмменс запаздывал.

Леволь подсел ко мне:

— Понимаешь, Юстус, у меня очень сложное положение. В четверг меня вызвал директор Монетного двора и потребовал освидетельствовать несколько небольших слитков золота.

«Они получены искусственно, из мексиканского серебра, — сказал директор. — Франция должна быть в курсе современной науки…»

Я нашел, что золото настоящее, без особых примесей, а судя по блеску — калифорнийского месторождения.

«Так золото все-таки настоящее? — оживился директор. — Это несколько неожиданно…»

«Но современная химия отрицает возможность превращения металлов», — ответил я директору.

«Современная химия»! — иронически произнес директор. — А слитки-то настоящие! Меня не интересует теория, не интересует химия как наука. Передо мной слитки настоящего золота. Вы сами это утверждаете. А следовательно, вам придется заинтересоваться их происхождением, вернее — способом их производства. И если в дальнейшем выяснится, что американцы и в этом вопросе обогнали науку Старого Света, то нашей химии придется поработать».

Я твердо заявил директору, что вся эта история — сплошное надувательство. Какой-то продувной мошенник хочет выкачать денежки, ловит простачков на позолоченный крючок.

«Ну, знаете ли, не стоит так спорить, — с видимым неудовольствием сказал директор. — Для меня признаком истины является положение дел на бирже. А золотой курс после первых же сообщений из Америки об организации синдиката Аргентаурум испытал некоторые колебания. Поэтому я склонен верить… А если так, то вы обязаны размышлять и думать…»

Что было делать, Юстус? — закончил Леволь свой рассказ. — Я было намекнул господину директору, что биржа не может считаться чутким инструментом в познании истины, что этот американский мистер Эмменс, по всем данным, смахивает на вульгарного афериста. И ты бы посмотрел, как рассердился мой шеф.

«Что?! — закричал он. — Да знаете ли вы, сударь, что министры считают Стефана Эмменса вне подозрений, а вы позволяете себе!..»

Кстати, почему задерживается этот «гений» Эмменс?..

В этот момент в комнату медленно вошел человек небольшого роста. Его длинные прямые волосы были зачесаны назад, большие роговые очки резко выделялись на невыразительном лице. Узкая и редкая козлиная бороденка вызывающе вздергивалась. Я мысленно снял с его головы длинные волосы, бороду, очки… Жалкое лицо плута, с косящими глазами, лишенное значительности, лишенное мысли. Однако он был одет как джентльмен, только из кармана жилетки сверкающей струйкой выбегала слишком массивная золотая цепь.

Он покровительственно поздоровался с Леволем.

— Мой друг Юстус, — представил меня Леволь. Сзади меня, там, где стояла зеленая ширма, раздалось какое-то шуршание, но Леволь увлек меня к столу.

— Юстус — неплохой химик и будет вам ассистировать, — сказал он Эмменсу.

Тот благожелательно кивнул.

Подобно теням, из углов выступили приглашенные Леволем алхимики. Не сводя глаз с Эмменса, они несмело приблизились к столу. Я смог рассмотреть их подробнее. Высокие и низкие, седые как лунь или плешивые, одетые в какие-то немыслимые черные плащи или черные сюртуки, по-видимому одолженные к случаю, — все они были неуловимо похожи друг на друга. Одни проводили дни в пыли библиотек за изучением старинных рукописей; другие, не зная сна, изучали положение планет, стремясь проникнуть в тайную связь между их перемещениями и свойствами металлов. Но и те и другие слышали насмешки чаще, чем звон денег; гордость и унижения врезались в их лица глубокой сетью морщин, окрашенных сажей печей, обожженных брызгами кислот.

Леволь был прав. Эмменс оживился, завидя наших алхимиков и почувствовав, что в этой аудитории он желанный гость. Он торопливо смешал растворы, бросив мне несколько приказаний на ломаном французском языке.

— Господа, — обратился он к нам, — господа! Век безраздельного господства официальной химии окончился! Повергнутая, осмеянная, распятая на кресте материализма алхимия возрождена! Я расскажу в нескольких словах о своих исканиях, продемонстрирую некоторые опыты и удалюсь, уверенный, что посеял семена истины. Я ни в чем не заинтересован, я не нуждаюсь ни в последователях, ни в учениках. Дело сделано, господа! Синдикат, в который я вхожу, независим и могуч. Аргентаурум — его название. Мне не стоит его переводить. По-латыни аргентум — серебро, аурум — золото. Я не хочу и не могу кого-либо обманывать. Да, сегодня я еще не могу говорить о превращении меди в золото или свинца в серебро. До этого синдикат еще не дошел. Но превращение полублагородного серебра в благородное золото — задача вполне решенная! Америка, господа, Новый Свет!.. Потоком к вам приходят ежегодно тысячи изумительных изобретений. Не стоит говорить о таких именах, как Томас Альва Эдисон[21], как мой друг Керн Ли[22], не стоит! Самые молодые в мире, лишенные ложных авторитетов научные силы Американского континента, подвергнув тщательному анализу все, что пришло из Европы, подошли совершенно практически и к гипотезам алхимии. Для меня, Стефана Эмменса, было совершенно ясно, что один из самых тяжелых металлов на земле — золото — легко может быть получено соединенным действием сжимания и… я предвижу ваше удивление, господа… очень низкой температуры. Вы легко сможете проделать следующий опыт: возьмите мексиканский доллар, поместите его в прибор, препятствующий его расширению, и продолжительно действуйте быстрыми и сильными ударами, быстрыми и сильными… — Эмменс показал, какими именно ударами следует действовать на мексиканский доллар. — Но так — внимание господа! — но так, чтобы при этих ударах не могло происходить повышения температуры, даже моментального! В этом весь секрет, предупреждаю… Ведите операцию долго, и после некоторого времени вы найдете более чем простые следы золота, более чем простые! Перехожу к способу промышленного превращения мексиканского серебра в золото. Я прошу вас ознакомиться со следующим документом… — Эмменс полез в карман, извлек плотный бумажник крокодиловой кожи и вынул из него сложенный вчетверо лист. — Мистер Леволь, попрошу вас засвидетельствовать истинность этого документа. Вы, насколько мне известно, служащий Монетного двора Французской республики и, вероятно, не раз видели на денежных документах эти подписи.

— Документ действительный, — сказал Леволь и едва заметно вздохнул. — Мне известны подписи чиновников Нью-йоркского монетного двора.

— В этом я не сомневался, — с улыбкой объявил Эмменс, — не сомневался, господа! Документ свидетельствует, что в марте тысяча восемьсот девяносто седьмого года мною, Стефаном Эмменсом, были получены мексиканские серебряные доллары в Нью-йоркском банке, а уже в апреле я сдал в банк три золотых слитка, полученных из этих серебряных монет, следующего веса: первый слиток в 7,04 унции, второй — 9,61 унции и третий — 10,96 унции, на общую стоимость в 257 долларов и 61 цент!