Роберт Уилсон - Мистериум Страница 26

Трупы, подумал Говард. Комплекс был не так пуст, как казалось. Разумеется, нет. Здесь погибли люди… большинство в своих постелях, не на виду.

— Они очень хорошо сохранились, — добавил Клиффорд.

— Кто?

— Трупы.

— Клиффорд, как ты мог это разглядеть с такого расстояния?

Мальчик какое-то время молчал. Что-то задело его в этой фразе. Избегая смотреть Говарду в глаза, Клиффорд, наконец, заговорил:

— У мамы есть друг. Солдат. Приходит иногда. Это он нам приносит хлеб для сэндвичей. Иногда шоколадку. — Клиффорд пожал плечами, явно испытывая неловкость. — Он, в общем-то, неплохой человек.

— Понимаю. — Говард тщательно следил, чтобы его слова звучали нейтрально. — И он что-то рассказывает?

Мальчик кивнул.

— Обычно за завтраком. Любит похвастаться.

— Он был здесь?

— Был, когда выносили труп. Сказал, что он будто только что умер. Никакого разложения. — Снова пожатие плеч. — Если, конечно, не врал.

— Клиффорд, это может быть важнее всего. Ты помнишь ещё что-нибудь из его рассказов? Что-нибудь о том, что они там ищут или что нашли?

Мальчишка устроился на гранитной плите поодаль от края склона.

— Он не слишком много рассказывал. Думаю, ему и нельзя было. Сказал, что люди, когда выходили оттуда, даже в костюмах, то говорили о странных вещах, что там видели. Они не могли там оставаться слишком долго или заходить слишком далеко. Они от этого болели. Кое-кто из тех, что вошли туда первыми, умерли.

Говард снова подумал о лейкемии шефа Халдейна.

— А ночью, — продолжал Клиффорд, — все уходят. На ночь здесь никто не остаётся. Потому что всё становится ещё более странным.

— Как именно странным?

Мальчик пожал плечами.

— Это всё, что я помню. Люк правда не слишком много болтает. В основном жалуется на прокторов. Он их ненавидит. Большинство солдат их ненавидит. Это прокторы продолжают посылать туда людей; солдаты просто исполняют приказы. Люк говорит, что солдатам приходится идти на такой риск, потому что прокторы решили, что это важное место. — Мальчик помолчал, словно бы обдумывая сказанное. — Но оно ведь правда важное, да? И потому вы здесь.

— Да, — ответил Говард. — Потому я здесь.

Мальчишка отвернулся. Он выглядел очень маленьким на фоне синего простора неба. Над обрывом задувал ветер.

— Так много всего произошло, — сказал Клиффорд. — Никто не знает, где мы на самом деле — где оказался весь город. Но кажется, что дом остался где-то очень далеко. — Он повернулся к Говарду, отчаянно хмурясь. — Я не знаю, что тут случилось, но трудно поверить, что кто-то сможет такое исправить.

Говард смотрел на лес за разрушенными зданиями, где земля оджибвеев незаметно переходила в древнюю сосновую чащу. Холмы уходили к горизонту и терялись в осенней дымке. Было бы так легко шагнуть в эту даль. Умереть или найти новую жизнь. Уйти.

— Может быть, исправить можно, — сказал он. — Я попробую.

Он вытянул из Клиффорда всё, что тот знал, и когда мальчишка сел на свой велосипед и укатил прочь, Говард нарисовал грубую схему комплекса, оценил расстояния и грубо прикинул окружность светового купола.

Он перешёл через шоссе до наступления темноты и провёл ещё одну ночь в лесу неподалёку от города; ничто не тревожило его сон.

Он оставил своё походное снаряжение, завёрнув его в тент от палатки и закопав в кучу листьев — когда-нибудь он снова сюда придёт — и вернулся домой через город. От него разило потом и страшно хотелось пить, однако он успел добраться до своего подвала до начала комендантского часа.

Говард прибыл в этот новый мир практически без ничего. Всё его имущество помещалось в единственной холщовой сумке, засунутой за водонагреватель в доме Кантвеллов. Он достал сумку и открыл её. Внутри было совсем немного вещей. Записные книжки, журнальные статьи, которые он планировал прочесть, его свидетельство о рождении, служебное удостоверение… и это.

Говард достал его из сумки и осмотрел под светом лампы. Единственный лист канареечно-жёлтой бумаги, вырванной из блокнота. На листе было написано: Стерн. И телефонный номер.

Глава шестая

Милош Фабрикант был самым старшим в батальоне учёных, которому была поручена разработка нуклеарной бомбы.

Каждый день, если позволяла погода, он ехал на велосипеде от своего дома — унылого бункера, полного унылых мужчин-физиков — к своему месту работы, офису в одном из пяти огромных зданий, стоящих на унылой плоской равнине где-то в глубине северной Лаврентии.

Каждый день он  приходил к одному и тому же выводу: всё здесь слишком большое. Детали ландшафта, небо, произведения человеческих рук. В самом деле, здесь находилась крупнейшее рукотворное сооружение, когда-либо созданное человечеством, гигантское квадратное здание, полное ваккумных калютронов — он проезжал мимо него по равнине, залитой гладким чёрным асфальтом под небом, грозящим пролиться дождём.

За год, прошедший с тех пор, как работа началась всерьёз, Фабрикант перестал удивляться этому памятнику тщеславия человека и природы. К следующему дню Вознесения ему исполнится семьдесят, и то, что теперь его радовало — одно из его маленьких личных удовольствий — было гораздо проще: то, что он всё ещё  способен проехать эти ежедневные две мили на велосипеде. Крутя педали, он ощущал себя атлетом. У него были коллеги возрастом едва за сорок (к примеру, этот боров Моберли, инженер-материаловед), у которых не хватило бы дыхания и на половину пути. Катя сквозь мрачные сны войны на дребезжащем велосипеде, Фабрикант чувствовал себя способным жить вечно.

Он был физиком, однако великие физики, как гласила легенда, достигают вершин до тридцати. Может быть, и так, думал Фабрикант. Его настоящая работа больше касалась администрирования, чем теории. Он был администратором, который, тем не менее, разбирается во всех деталях проекта и который способен увидеть его во всей его изумительной и ужасной красоте.

Он многие годы занимался нуклеарной физикой. Он вспомнил примитивные лаборатории Тербонского[13] университета, ещё до того, как на всё легла печать военной необходимости. Там они вместе с ещё одним физиком, Паризо́, наполнили алюминиевую сферу урановой пылью и тяжёлой водой и погрузили её в бассейн — бассейн старого спорткомплекса; новый тогда только-только построили. Получился примитивный нуклеарный котёл, в котором впервые в лабораторных условиях достигался коэффициент размножения нейтронов больше единицы. Однако алюминиевая сфера протекала, и когда в бассейне спустили воду, уран загорелся. Был взрыв — химический, слава Богу, не нуклеарный. Старый спорткомплекс сгорел дотла. Фабрикант опасался, что потеряет контракт; однако статья, которую он написал, принесла ему учёную премию, а университет, как ему рассказывали, получил очень неплохую страховку.