Вячеслав Рыбаков - Гравилет «Цесаревич». Фантастические произведения Страница 26

История полна лжи.

В комнате, казалось, стало светлее, когда Дима отбросил простыню. Будто потеплело даже. Солнце стояло над морем, в праздничном синем небе, и прогретая вода мягко, спокойно сверкала.

На светлом песке лежал человек. Он улыбался, он впитывал солнечный блеск всей кожей. Он был счастлив. Наверное, он дремал.

Над картиной был кривовато повешен светильник с лампой, выкрашенной в резкий красный цвет. Дима потянулся включить его, и, как всегда, рука чуть запнулась, прежде чем дернуть шнурок, а глаза еще раз наскоро обшарили полотно, исполненное сладкого покоя. Лампа зажглась.

Картина преобразилась мгновенно.

Синее небо внезапно стало черным. Солнце пугающе вспухло, раскинув через мглу клубящиеся протуберанцы. Свирепый огонь окатил мир. Песок остекленел. Горел даже воздух, накаленные до призрачной голубизны струи вились над берегом. Море испарилось бесследно, апельсиновые блики на ребячливых волнах превратились в пылающие расплавленным металлом вершины вставших со дна сухих скал.

Человек умер.

Он лежал, даже не успев изменить позы, и только словно бы пытался последним усилием втереться в раскаленную песчаную твердь и спрятаться, спрятаться. Зияли выжженные глазницы. Обугленная кожа полопалась и скрутилась на животе и на груди, обнажив бурые спекшиеся внутренности.

Так и есть, думал Дима, спускаясь по темной лестнице, пропахшей кошками и помойкой. Он легко вел чуткой рукой по шершавым перилам и пытался приучить себя к мысли, что некуда спешить. В плотно утрамбованном графике возник фатальный пробел. График как доспех, но вот сталь лопнула от могучего удара, а снаружи – был огонь.

Дима очнулся у кабины телефона. Внутри азартно скорчился какой-то молодой моряк, он что-то втолковывал трубке, бурно жестикулируя свободной рукой. Дима смотрел на часы – Она еще дома, наверное. Но звонить… Почему он сразу не сказал?

Что?

Почему Ей не нравится то, что он пишет?

Показать бы Ей «Пляж»…

Поздно.

Но он все стоял у кабинки, перебирая в кармане монеты.

Моряк повесил трубку, повернулся выходить и встретился с Димой взглядом. Секунду Дима недоуменно смотрел на широкое, скуластое лицо за стеклом. Моряк остолбенел. Потом на его коротких губах проступила улыбка, и Дима тоже оторопело улыбнулся – в кабинке стоял Сашка. Восемь лет за одной партой.

– Вот те на! – Сашка распахнул задребезжавшую дверь и, залившись счастливым смехом, стал тянуть к Диме руки. Дима отдал свои. Сашка их стиснул. Дверь бабахнула в железные пазы, чуть стекла не вылетели.

– Тесен мир! – закричал Дима. Господи, Сашка… Время-то какое было… – Как кстати! Как здоров! Экий стал здоровенный! – ласково приговаривал Дима. Сашка засмеялся с новой силой и выпустил его руки.

– А помнишь, как ты меня колотил? – спросил он с удовольствием.

– Я? – поразился Дима. – Тебя? Когда это?

– В третьем классе, из-за Милки. Я ее за косы дергал, а ты выеживался, рыцаря изображал… Дымок! Рад тебя!.. Черт, да как же ты тут очутился?

– Учусь…

– Где учишься? У будки?

– Да нет, в Ленинграде. В Репинке.

– Это что?

– Ну, как… Институт живописи, скульптуры и архитектуры, так, кажись.

– А, все малюешь…

Сашка был явно рад. И Дима тоже был рад и старался сосредоточиться на этой радости и забыть обо всем ином – но в глубине души все равно постоянно ощущал ледышку грусти.

– Да, – сказал он, желая доставить Сашке удовольствие, – теперь тебя руками не трогай. Эдакий жлоб!

Сашка опять захохотал.

– Кой-чего прибавилось, – проговорил он с достоинством. – Хочешь, спробуем?

– Как это? – спросил Дима опасливо.

– Как встарь. Локти на подставку!..

– А, – сообразил Дима. – Ну, давай. Только, если не возражаешь, левыми. Я тут расшибся давеча, – он показал.

– Левыми так левыми, – великодушно согласился Сашка.

Они поставили локти на парапет набережной, сцепили пальцы. Огромная Сашкина лапа была как железная – горячая и твердая. Дима боролся секунд пять, потом сдался. Он знал, что этим кончится, но не ожидал, что так быстро. На пальце у Сашки задорно блестело обручальное кольцо.

– Да-а, искусство до добра не доводит, – Сашка опустил руку. Он тоже знал, что этим кончится. – Вон и рожа у тебя наркоманская…

– Да Христос с тобой!

– Заливай – прозаливаешься! Знаю я вас, эстетов. Чтоб замыслователей малевалось – шибиц!

Прогрохотал мимо, неуклюже выворачивая на мост, переполненный трамвай. Подпрыгивая на неровном, штопаном и латаном асфальте, катились машины. Друзья стояли рядом – Дима повыше, Сашка покрепче, пошире в плечах. В общем-то одинаково стояли. Одеты по-разному, но ткани были одинаково плохи. Один и тот же воздух, полный выхлопов и выбросов, гулял по их почти одинаковым легким, оставляя там равные количества окислов свинца и азота.

– Ты, я смотрю, женился? – спросил Дима.

– Да, – счастливо заулыбался Сашка. – Вот уж полгода… даже нет, мы сразу после похода поженились. Семь месяцев. Медсестра на базе.

– На какой базе?

– Да на… – Сашка осекся. – На нашей, на какой же еще…

– Ясно дело, не на американской.

– Еще не хватало!

Дима засмеялся. Сашка хлопал глазами, постепенно распаляясь.

– Замечательная девушка, между прочим, – сказал он вызывающе. – Все так складно у нас получилось! Так что я убедился: все просто – встретились, полюбили, поженились. А книжки про любовь извращенцы пишут.

Дима пуще засмеялся, с удовольствием глядя на Сашку.

– А ты не торопишься? – спросил тот как-то злорадно. – Фри лав накручиваешь?

– Что-о?!

– Шучу. Да… Так о чем говорю-то?

– Покамест ни о чем. Но, как я понимаю, хочешь рассказать о суровых и прекрасных буднях похода.

Сашка с ошалелым подозрением уставился на Диму.

– Ты откуда знаешь про поход?!

– Да бесы меня дери, ты же сам сказал.

– Не мог сказать, – озадачился Сашка. – Что сказал?

– Что поженились после похода.

– А-а… И все?

– Пока все.

Сашка облегченно вздохнул.

– Ну, в общих чертах, – попросил Дима. Он видел, что Сашку распирает и запирает одновременно, и нужен компромисс. Чтобы хороший человек сделал себе приятно и просветил неграмотного эстета, в то же время не раскрывая ему государственных и военных тайн. Судя по Сашке, он был наполнен ими до краев. – Какова специфика текущего момента?

– Что это ты таким языком заговорил? Иронизируешь?

– Помилуй бог! – Дима поднял руки.

– Вижу, вижу! Ни стыда у вас, ни совести… И понимания, между прочим, с гулькин нос. Вот попрут через кордон – спесь-то с вас посшибают! Видел, приходят к нам такие вот Чайлд Гарольды.