Брайан Кларк - «Если», 1999 № 12 Страница 26

Переводчик ловил мой собственный голос и эхом возвращал его.

— Ты ведь знала: я солгал, когда сказал тебе, что передал записку Санду. Но тебе было все равно. Потому что записка предназначалась не ему. Она предназначалась бейе.

Эвелин что-то произнесла. Переводчик не сумел уловить это, но я и так знал, что было сказано. Она сказала «да», и я почувствовал внезапное желание ударить ее и посмотреть, как восковые щеки сплющатся и прилипнут к черепу.

— Ты знала, что она сунет записку в рот?

Эвелин открыла глаза.

— Да.

Снаружи глухо ревело пламя.

— Ты убила ее, — сказал я.

— Должна была. Чтобы спасти сокровище, — выговорила она. — Мне жаль. Проклятие.

— Нет никакого Проклятия, — возразил я, изо всех сил сцепив руки за спиной, чтобы не ударить ее. — Ты придумала эту историю с Проклятием, чтобы обмануть меня, пока яд не начнет действовать, правда?

Она закашлялась. Бейя протиснулась между мной и гамаком, держа в руках бутылку колы. Вставила трубочку в рот Эвелин и, приподняв ей голову, поддержала, чтобы Эвелин могла напиться.

— Ты убила бы и собственную бейю, если бы понадобилось, разве не так? — крикнул я. — Из-за сокровищ. Из-за проклятых сокровищ!

— Проклятие, — произнесла Эвелин.

— Корабль здесь, — послышался за моей спиной голос Лако. — Но нам не прорваться. Остался только Хауард. Они еще раз послали бейю вниз с керосином.

Я выключил переводчик. Вытащил из кармана нож и прорезал стенку палатки за гамаком Эвелин. Бейя Эвелин вскочила на ноги и подошла к нам. Бейя Санда прошла уже полпути по котловине, неся ведерко. В этот раз она шла медленнее, и керосин не выплескивался. Наверху, на гребне, воины Санда неспешно двинулись вперед.

— Мы сумеем погрузить сокровища, — сказал я. — Эвелин об этом позаботилась.

Бейя подошла к трупам. Наклонила ведро над Хауардом, затем как будто передумала и опустила на землю. Санд что-то крикнул. Она взялась за ручку ведра, снова ее выпустила и упала.

— Видишь, — сказал я. — Все-таки это вирус.

Бейя издала какой-то звук, похожий на прерывистый вздох. Воины Санда отступили от края гребня.

Люди с корабля оказались в палатке прежде, чем мы успели отойти от щели. Лако показал им на ближайшие контейнеры, они принялись таскать их, не задавая вопросов. Мы с Лако подняли холодильник со всей осторожностью — словно боясь повредить ноги принцессы — и ТОйесли его к грузовому отсеку.

Капитан велел остальным членам команды нам помочь.

— Быстро! — приказал он. — Они тащат какое-то оружие на гору.

Мы торопились. Мы вытаскивали ящики наружу, команда уносила их быстрее, чем бейя Эвелин успела бы выпить бутылку колы, и все же недостаточно быстро. Раздался легкий свист, что-то плеснуло сверху на купол, и через пластик потекла жидкость.

— Он пустил в ход керосиновую пушку, — сказал Лако. — Голубую вазу вынесли?

— Где бейя Эвелин? — крикнул я и бросился в комнату.

Ткань полога уже почернела, сквозь нее, как острие ножа, блеснул огонь. Маленькая бейя прижималась к другой стене так же, как при нашей первой встрече, и не сводила глаз с огня. Схватив ее в охапку, я бросился к центру палатки.

Пройти было невозможно. Ящики, стоявшие вдоль стенок, превратились в стену огня. Я снова кинулся в комнату Эвелин. Увидел, что нам не выбраться, но сразу вспомнил про щель, которую прорезал в стенке палатки. Зажал бейе рот, чтобы она не дышала дымом горящего пластика, сам задержал дыхание и двинулся мимо гамака к щели.

Эвелин все еще была жива.

Я не слышал хрипов из-за рева огня, но видел, как поднималась и опускалась ее грудь, прежде чем Эвелин начала таять. Лежа на боку в тлеющем гамаке, она повернула лицо в мою сторону, как если бы услышала мои шаги. Наросты на лице расплылись и разгладились, затем исчезли из-за жара, и на мгновение я увидел ее такой, какой она, наверное, была раньше, — красавицей, о которой говорил Брэдстрит, той, кому Санд отдал собственную бейю. Лицо, обращенное ко мне, было тем лицом, о котором я мечтал всю жизнь. Но увидел его слишком поздно.

Она оплывала, как свеча, а я стоял и смотрел на нее, и к тому времени, когда она умерла, провалившаяся крыша погребла Лако и двух членов команды. Голубую вазу разбили при последнем безумном рывке к кораблю, когда пытались перетащить остатки сокровищ.

Но принцессу мы спасли. А я написал свой репортаж.

Репортаж века. Во всяком случае, именно так назвал его шеф Брэдстрита, когда увольнял его. Мой шеф заказывает мне по сорок столбцов в день. Я столько и пишу.

Это прекрасные заметки. В них Эвелин — красавица-жертва, а Лако — герой. Я тоже герой. Как-никак, помог спасти сокровища. В репортажах, которые я строчу, нет ни слова о том, что Лако выкопал Хауарда и использовал его тело для защиты, или о том, что я обрек группу Лиси на смерть. В моей версии есть только один злодей.

Я посылаю по сорок столбцов в день и пытаюсь сложить голубую вазу, а в свободное время записываю эту историю. Правда, ее я не пошлю никуда.

Бейя играет со светом.

Наша каюта снабжена чувствительной к движению воздуха системой переключения электричества. Лампы зажигаются и меркнут в зависимости от передвижений человека. Бейе не надоедает играть с ними. Она даже не мешает мне складывать голубую вазу и ничего не пробует на зуб.

Кстати, я догадался, каково назначение этой вазы. И трубочки, выгравированной на ней. Я складываю из фрагментов бутылку колы тысячелетней давности. «Вот, возьми. Ты ведь хочешь пить».

Возможно, бейская цивилизация была чудесной, но задолго до того, как туда явились предки Санда, они давали яд принцессам. Они убили и эту; она знала, что происходит, и потому ее голова склонена в таком отчаянии. Ради чего ее убили? Ради сокровищ? Ради планеты? Ради репортажа? И неужели никто не пытался спасти ее?

Первые слова Эвелин, обращенные ко мне, были: «Помоги мне». Что, если бы я сделал это? Что, если бы, плюнув на репортаж, я связался с Брэдстритом, послал его за доктором и велел вывезти всю группу? А пока он был еще в пути, послал бы сообщение Санду: «Принцесса будет твоей, если ты дашь нам улететь с планеты»? А потом подключил к гортани Эвелин аппарат искусственного дыхания, который помешал бы ей говорить, но, возможно, сохранил ее жизнь до тех пор, пока не пришел корабль?

Мне хочется думать, что я бы сделал это, если бы знал ее раньше, если бы не было «слишком поздно» — по ее собственным словам. Но не знаю. Санд был влюблен в нее до такой степени, что отдал ей свою собственную бейю, но потом, явившись в гробницу, предложил ей яд в бутылке из-под колы. И Лако знал Эвелин, но он вернулся и погиб не из-за нее, а из-за сокровища.