Андрей Сердюк - Вложения Второго Порядка Страница 26

И пяти минут не прошло, как "стриженный" попросился на очко. Сержант не бычился, правда, - чего зверствовать, коль человеку приспичило, да ещё под самый аварийный клапан. Задержанный - не осуждённый. Презумпция!

Сержант - не по ментовской части тебе бы такому душевному служить - вывел страждущего и довёл его по коридору до ватерклозета. Где-то там, за углом, через минуту раздался выстрел, а за ним крик. Или сначала крик, а за ним выстрел. Или раздались они одновременно. Но вот второй выстрел прозвучал отдельно, - это точно.

С ума сержант сошёл, что ли?

Но с пистолетом в руке вернулся не сержант, а "стриженный". Он вошёл в камеру, стеклянным взглядом посмотрел на Гвоздёва и выстрелил в него, практически не целясь. Гвоздёв отлетел, как будто сбил его КАМАЗ, и завалился на нары. Ну, а парень, как водится, хладнокровно проконтролировал его смерть вторым выстрелом.

Безумие печальное было повержено безумием свирепым.

Не зря Зотов обозвал его про себя "стриженным". Проинтуичил: у русских эти три звука - "эс", "тэ" и "эр", когда подряд идут, вечно к какой-нибудь гадости. Бойне или насилию... Стрела, стремя, стропа, острие... Если постригли, то в строй... Если ракетные, то стратегические... Если в острог, то под стражу... Если режим, то строгий... И если будет выстрел, то есть страх его ожидания.

Зотов встал, - понял, что пришла его очередь. Шутки кончились, - задышала почва и судьба. Но "стриженный" стрелять не стал, а показал ему пистолетом на выход. Вышли в дежурку. Ублюдок взял трубку городского телефона и набрал номер.

- Всё, - доложил он тому, кто ответил на другом конце, - Но неувязочка. Ещё один... Да... Нет... Нет... Хорошо. Просто отдельные лавэ. Всё. Пять минут. Время пошло.

Он положил трубку и протёр её весёлого рисунка носовым платом.

- Ну, братан, ты попал. Не в том ты, братан, месте оказался и не в то время, - растолковала стриженная жадная тварь.

- Я тебя прощаю, - заявил напоследок Зотов.

- Обойдусь, - отмахнулся душегуб, направил пистолет на Зотова и нажал на спусковой крючок.

Но выстрела не случилось.

"Ну, блин, с вами тут поседеешь!" - мелькнуло у Зотова. А парень ещё несколько раз дёрнул крючок. Но тщетно. И дело было не в осечке - пистолет, даже очень надёжный, без патронов стрелять не умеет. Тот, кто устроил ему на очке пункт бесплатной раздачи неучтённых стволов, снабдил пистолет, по каким-то своим раскладам, полупустым магазином.

Жизнь обрела смысл в попытке избежать насильственной смерти.

Зотов решил предложить альтернативное развитие событий: под эхо щелчков схватил он со стола дежурного увесистый графин (инвентарный N 237/4), кстати, тоже полупустой, и отвесил гниде, вложив в удар весь накопленный за последние минуты антагонизм. Как говорил дядя Коля Озеров: "Если не забиваешь ты, забивают тебе".

Тёплая затхлая вода залила Протокол инструктивного совещания с работниками охранного агентства "Кудияр", а также План профилактической работы на май месяц.

Фраер, которого таки сгубила жадность, свалился, даже не охнув, прямо на грязный пол. Грязный человек - на грязный пол. И Зотов не боялся, - а вдруг убил? - два нуля в его собственной фамилии предполагали наличие лицензии на отстрел негодяев.

И пробежался по коридору.

Сержантик был мёртв. Лежит на боку. Лужа кро... Не будем об этом. Полис лайн. Ноу кроссинг.

"Гуй означает возвращение, возвращение в свой покинутый дом. Вот почему душа умершего называется Гуй", - вспомнил Зотов слова, кажется, Чжуан Цзы. "Гуй его знает", - тяжело вздохнул он, и закрыл парнишке глаза...

Вернулся, нашарил на столе наручники и пристегнул ими подлюгу за ногу к трубе отопления. Пусть сука теперь объяснит: откуда его отпечатки на тёплом стволе. И на чьей совести две безвинно загубленные души.

- Двенадцатое отделение! Двенадцатое отделение, говорит дежурной по ГУВД! Где доклад на два нуля! - внезапно запросили по громкоговорящей связи.

- Будет у тебя сегодня докладов, будет - только корыто подставляй, огрызнулся Зотов.

Нужно было уходить. Куда? И тут по городскому же аппарату раздался звонок. Вокруг никого. "Значит меня", - решил Зотов.

Как вам такая логика?

Не очень?

А в вас самих давно пистолетом тыкали?

Зотов, натянув рукав куртки на руку, взял трубку.

- Зотов? - уверено спросили приглушенным голосом.

- Допустим.

- Выходишь налево. До угла. Переходишь улицу. Идёшь налево до перекрёстка. Справа - сквер с бюстом основателя. Садишься на скамейку и ждёшь. Тебе помогут.

- Вы кто?

- Зачем тебе знать кто я, если ты не знаешь кто ты. У тебя полторы минуты.

В трубке пошли гудки отбоя, - надо было как можно скорее делать ноги из этого нехорошего чулана.

И Зотов рванулся на выход, повторяя вслух: "В тридцать седьмом году одиннадцать апостолов получили по тридцать четыре года".

23.

Горбинка на носу создавала впечатление, что Ленин, которому был поставлен этот бюст, являлся, как минимум, кандидатом в мастера спорта по боксу.

Зотов не знал и знать не мог, что на заре реформ нос отцу пролетарской революции отбил кирпичом подвыпивший студент, сильно жаждавший социальных перемен.

Может быть, как раз тот самый, который десять лет спустя нацарапал на заборе надпись с требованием публичной казни отца российской приватизации. Любая революция всегда кукушка - она спокойно кидает своих детей, и не все дети безропотно могут с этим смириться.

Какое-то время дедушка Ленин просуществовал тогда запущенным безносым сифилитиком. Скоро только сказка сказывается, да банальное чтиво читается. Но позже, конечно, была проведена пластическая операция, и нос восстановили, а горбинка, придающая профессиональному революционеру спортивный вид, осталась печальным следом тех давних событий.

Все эти исторические коллизии в руках умелого адепта могли бы вылиться в философские аллюзии, где нос, сбежавший от коллежского асессора Ковалёва, нос, отбитый студентом от бюста самого человечного и отстрелянный спецназом нос Салмана Радуева являлись бы земными воплощениями какого-то базового, метафизического Носа - отвратительного Духа-До-Всего-Есть-Дело, непрошено сующегося в чужие жизни, - своего рода, суетливой материализацией любопытствующего небесного злыдня, который заслужил у людей недобрую славу, в отличие от своего нижнего, знающего куда и когда, брата.

Но сварка метафизических конструкций - не наше дело, мы историю рассказываем.

"Господи, где это я?" - Зотов представил себе огромный земной шар, на нём лоскутное одеяло Сибири, и где-то на срединном болотно-буром лоскутке - скамейку в сквере, на которой он сейчас сидел и чистил себя под Лениным.

Правая штанина была извозюкана в казематной побелке, и он безрезультатно пытался её стряхнуть ходящими ходуном руками. Жить не хочется.