Александр Громов - Мягкая посадка Страница 27

— Смотрю.

— Тогда должен понимать.

Экран… Горящая нефть. Горящий лес, засыпанный снегом до половины высоты стволов. Снег тает у ног привязанных… И толпа. Орущая. Вот именно — экран. Вот оно…

— Так что, ты говоришь, у тебя с шеей? — спросил я.

— С шеей? — Сашка потрогал пластырь. — Разве я что-то говорил?

— Ожог?

— А зря я тебя нелюбопытным назвал, — усмехнулся он. — Что, дымом все еще тянет?

— Где твой балахон? — спросил я.

Сашка внимательно посмотрел на меня.

— Что ж, в интересах взаимного доверия придется объясниться, — сказал он после паузы. — Сам понимаешь, я мог бы просто заявить, что все то, чем занимается служба нацбезопасности, служит интересам народа и государства — между прочим, это действительно так, пусть даже некоторые наши действия не вполне понятны рядовому обывателю, — но такое объяснение, конечно, не для интеллектуалов, вроде тебя, верно? А если я просто попрошу тебя мне поверить, ты поверишь?

Я промолчал.

— В балахоне был не я, — сказал Сашка. — Но я там тоже был, это ты верно понял. Мы должны направлять энергию народа на его же благо, это, я думаю, в объяснении не нуждается. Прокаженного не лечат горчичниками. Выбор методов лечения всегда диктуется самой болезнью, как бы нам ни хотелось, чтобы было наоборот. Если бы человечество столкнулось просто с новой глобальной угрозой своему существованию, методы могли бы быть иными. Мы уже привыкли, в конце концов. Знаем, что человечество справится с любой доселе еще неизвестной угрозой — мобилизует все силы, отхаркнется кровью, вымрет в худшем случае наполовину, но справится! Но перед нами никогда еще не вставали сразу две угрозы такого масштаба: стремительно надвигающийся ледниковый период и обвальное вырождение интеллекта значительной части человечества…

Падающие хлопья… Жирный дым, закрученный в спираль…

— Тебе вообще-то не странно, что офицер нацбезопасности заговорил обо всем человечестве? — Сашка хмыкнул. — Я буду говорить только о нашей стране, чтобы ты не пугался. Где-то лучше, где-то хуже, а у нас картина довольно типичная: при всем напряжении сил государство еще смогло бы локализовать одну из этих угроз, но не обе. Не обе! — вдруг закричал он и покосился на свой брелок. — Мы не знаем, как это делается! Ликвидировали последствия войн и неумного управления, навели порядок, худо-бедно обеспечили охрану среды, стали наконец-то жить по-человечески — псу под хвост? У нас сокращают штаты, нет притока свежих сил и некому работать, неоткуда взять людей! Неоткуда! Сколько угодно желающих — и нет мало-мальски пригодного человеческого материала! Почти нет. Еще сто лет назад наша структура представляла собой как бы плотину водохранилища, обеспечивающую прочную стабильность государства. Теперь, и это еще в самом лучшем случае, мы просто задвижка для регулировки и отвода в безопасное место разрушительной энергии большей части наших с тобой так называемых сограждан. Чего ты хочешь от задвижки? Чтобы мы не вели определенную работу среди не пристроенных к делу дубоцефалов, так? А ты не думал, что они возьмут в работу вас, когда толпе надоест верить в вашу сказочку?

— Думал.

— Ага, уже прогресс, — Сашка осклабился. — Уже и высоколобые начинают размышлять на элементарные темы. Я мог бы долго и проникновенно говорить тебе о том, что правила игры навязаны нам противником, но делать этого не буду, хотя это чистая правда. Сейчас хорошо уже то, что эти болтуны в Дагомысе позволили нам назвать нашего противника противником, врагом — и поступать с врагом так, как он того заслуживает. Так вот, можешь мне поверить: если мы сейчас, вот именно сейчас, а не завтра, потому что завтра будет поздно, не направим справедливый гнев дураков против мерзавцев и убийц, они довольно скоро объединятся против нас. Это просчитано, есть социопсихологические модели. И здесь можно сколько угодно рассуждать о морали, но историю еще никто и никогда не делал чистыми руками, хотя кое-кто пытался. Это просто не получается.

Огонь… Вспыхнувшая одежда.

— Он был сволочью, — сказал Сашка, помолчав. — Мне даже не хочется говорить тебе, какой он был сволочью. Работал за хорошие деньги, мне и вчетверть так не платят, имел доступ к кое-какой информации. Потом он нас предал. Если ты считаешь, что среди людей нет и не может быть пособников адаптантов, то крупно ошибаешься. Извини, что мы должны были с ним сделать? Расстрелять в подвале?

Я не ответил.

— Ну хватит! — Сашка резко встал, прошелся по комнате. — Будем считать разговор по душам состоявшимся, следующего скоро не проси. Теперь о деле, слушай внимательно…

К тому времени, когда элита явилась ко мне с результатами расчета режимов, я уже все сообразил и даже успел рассчитать одну простенькую модельку. Совсем простенькую. Но ее оказалось достаточно.

Впервые я видел элитников в таком состоянии. Их распирало. Обыкновенно они, особенно если на первых двух курсах им удалось не вылететь из элиты в первый поток, изображают из себя голубую кровь, и вид у них высокомерный и брезгливо-усталый, как у аравийских дромадеров. Со временем они взрослеют и находят для своего интеллекта не столь заметные заборы.

— Готово? — спросил я.

Дромадеры закивали.

— Отлично. Распечатайте результаты и сложите их в эту папку. Вот в эту. Можете считать, что зачет за этот семестр у вас уже есть. Спасибо, ребята.

Они помялись.

— А… что дальше? — спросил один.

— А ничего, — сказал я. — Это надо было лет на сорок раньше выдумать, тогда, может быть, и получилось бы. Теперь — пшик. Эта наша штучка ледника, к сожалению, не остановит, даже если раскатать в пять слоев. В лучшем случае и при грамотном использовании помешает образованию новых ледников, а сие уже не актуально. Что, впрочем, не мешает этой нашей идее оставаться изящной и остроумной. Так что, если есть желание, можете писать статью в «Энергетику». Только сначала дайте мне прочесть.

Можно еще запатентовать, вяло подумал я, когда элитники удалились. Заработать можно… И сразу же докторскую… на докторскую это, пожалуй, тянет. Кой дьявол, блестящая бы вышла докторская, пальчики оближешь. Рецензенты, оппоненты, поздравления, потом свой кабинет и лекции не у дубоцефалов… Хорошо бы. Вот если наверху за эту идею от большого отчаянья все же ухватятся, вот тогда крышка: сперва за шкирку на пьедестал, затем пожизненное топтание ногами и в перспективе эпитафия: «Он хотел и не мог». Невероятно утешительно. И Сашка… новое положение — новые задачи… вы должны гордиться оказанным вам доверием… И Дарья…

На собрание набилась вся кафедра и еще пришли с других, так что яблоку негде было упасть. Кого-то погнали за стульями. Поверх голов я разглядел черную, непрерывно двигающуюся макушку Гарьки, он подавал мне знаки, а рядом с ним сидел истуканом Вацек, совсем уже снулый и без цыпы. Моя попытка устроиться у самой двери не увенчалась успехом: там уже успела усесться Хамзеевна, — тогда я, бормоча себе под нос разные слова, проследовал в гущу народа на призывные Гарькины махания — оказывается, он держал для меня место. Повторяя в уме, что лучше плохо сидеть, чем хорошо стоять, я плюхнулся на стул и принялся оглядываться.