Александр Бушков - Волчье солнышко Страница 27

Он удивленно замолчал – в глазах Круминьша промелькнуло что-то похожее на превосходство, а этого чувства седой никак не мог испытывать сейчас, загнанный в угол, раздавленный. И тем не менее это было презрительное превосходство…

– Господи, так вот в чем дело! – ахнул Даниил. – Лихо придумано, нет слов. Значит, Иосиф предназначался не для древлянского трона? Для Твери вы его готовили? Ну, у меня нет слов. И разумеется, вы станете утверждать, что ваши побуждения были самыми благими?

– Да, – сказал Круминьш. – Терпеть больше нет сил – вся эта нахлынувшая с Запада муть, вещизм, стремящийся подменить высокие идеалы, аполитичность и равнодушие, к которым скатывается часть общества… Нам нужен человек, способный решительными мерами спасти высокие идеалы и завоевания…

Его глаза горели, он говорил вдохновенно, с яростным пафосом, как когда-то, должно быть, распинался перед поляками, убеждая их немедленно пожертвовать отечеством ради мировой революции. Даниилу скоро надоело, и он вновь пнул под ребра седого трибуна, и тот замолчал.

– Хватит, – сказал Даниил. – А это правда, что шрамы от польских сабель у вас не только на спине, но и на заднице?

Не дожидаясь ответа, он снял телефонную трубку, накрутил номер особого отдела тверского посольства и сказал:

– Клиент готов. Можете приезжать.

* * *

Все, что свершить смогли вы, и все, что не смогли,

пристрастно взвесят люди, к которым вы пришли.

Высокие зеленые ворота, украшенные медными беркутами, гербом ВВС, медленно разъехались в стороны. Дежурный исследовал удостоверение и трудолюбиво состряпанную Даниилом бумагу, в которой говорилось, что контрразведка проводит в известных ей одной целях осмотр пристоличных военных аэродромов, а посему всем чинам предписывается оказывать содействие. Даниил ждал, положив руку на сиденье, на прикрытый газетой «Ауто Маг».

– А какие цели? – не удержался веснушчатый лейтенантик, местный особист.

– А-а… – Лейтенант вернул документы и вскочил на подножку вездехода. Женя уверенно повела машину в дальний конец взлетной полосы, мимо остроносых истребителей, средних бомбардировщиков, связных бипланов. Лейтенант что-то тараторил над ухом Даниила, расхваливая отлично налаженную бдительность. Даниил не слушал – все, что болтал этот без двух минут покойник, не могло уже иметь значения. Его занимало одно-единственное – то, что Круминьш Арвид Янович, оказывается, просто-напросто застрелился вчера в собственной квартире, и это не легенда, те, кто туда ездил, уверяли Даниила, что труп и в самом деле принадлежит бывшему полковнику латышской гвардии. Значит, вот так. Значит, корни тянулись глубже. А потому…

Женя затормозила возле двухмоторного «Алконоста», поднялась в кабину по алюминиевой лесенке, бегло окинула взглядом приборы и кивнула Даниилу:

– Порядок. Полный бак и полный боезапас. Ну, Данька, всего тебе наилучшего. Запомни меня веселой.

«Я с тобой», – хотел было сказать Даниил и взглянул ей в лицо. Она была бледна, но глаза – спокойные и даже чуточку азартные. Даниил все понял, вспомнил старинную английскую балладу и тот разговор Хрусталева с Женей. И отступил к машине. Женя улыбнулась ему, решительно задвинула фонарь.

Взвыли винты, превратились в туманные круги, по траве пошли волны. Оглушительно стреляя моторами, «Алконост» прокатился по рулежной дорожке, выехал на полосу и после короткой пробежки взмыл в небо. Только тогда до лейтенантика дошло, его безусое лицо стало удивленным и встревоженным, он медленно положил руку на кобуру. Даниил спокойно поднял «Ауто» и выстрелил в это лицо.

Он стоял на горячей бетонке и смотрел в небо, туда, где растаял «Алконост». В ушах у него настойчиво звучало, словно слуховая алкогольная галлюцинация:

– Ну что же, у нас неплохие дела, так выпей-ка с нами, красотка…

Когда гремящая тишина стала невыносимой, он сел в машину и помчался к воротам. Мосты за спиной горели и рушились, ничто отныне не имело значения не было ни любви, ни ненависти, все, кого он любил и предал, были мертвы, будущее его не интересовало, прошлое хотелось смять и выбросить. Пора домой, дома на его совести не будет абсолютно ничего, все останется по эту сторону, навсегда, насовсем…

Он промчался по Южной стратегической дороге, миновал несколько селений и остановил машину на перевале. Внизу, в распадке, стояла окруженная серебристыми елями вилла – инкубатор со змеиным яйцом.

В небе появился «Алконост». Жестокий и прекрасный, как всякое сработанное человеческими руками оружие, он почти вертикально шел к земле, врубаясь винтами в голубой осенний воздух, и Даниилу показалось, что он видит за сизым бронестеклом спокойное лицо Жени – за секунду до того, как надрывно ревущий штурмовик вонзился в землю, в белый красивый дом, и распадок заволокло тучами дыма, пронизанного желтыми всплесками огня…

Вот и все. Все кончено. А Даниил стал чужим и ненужным. Наверное, он был таким с самого начала.

В Коростене снова были события. На перекрестках чадно дымили окруженные толпами народа костры, и на кострах горели царские флаги и эмблемы, а по улицам грохотали танки, над ними развевались красные полотнища, а на них, махая разномастным оружием, теснились бородатые, в круглых беретах и кожанках, и кто-то держал речь с балкона при полном одобрении толпы, кто-то деловито сдирал погоны с перепуганного полицейского, кто-то сшибал прикладом орленые вывески, кого-то целовали смеющиеся девушки, и на танки летели яркие букеты…

А Даниил был чужим и ненужным.

Альтаирец Кфансут тем временем поднимался все выше и выше, сначала была только синева, и нежная пена облаков, и удивленно охавшие пилоты истребителей и аэробусов, потом голубизна стала темнеть, превратилась в черноту, остались далеко внизу орбиты спутников, Кфансут поднялся за пределы атмосферы и затерялся среди звезд.

И тогда пролился Неземной Дождь. Кфансутовы штучки, понятно.

Дождь шел недолго, минуты, но все увидели, как из неизмеримой выси, казалось из самого Солнца, падают эти многокилометровые струи, вспыхивающие всеми красками Земли, сверкающие мириадами крохотных радуг; как они падают и тают, словно прекрасный неощутимый сон. Он очень быстро кончился, Неземной Дождь.

Но каждый, кто его видел, взглянул на себя со стороны и понял, что он собой представляет.

И Даниил тоже.

В четырнадцать часов тридцать семь минут неэвклидово пространство напряглось, лопнуло на несколько десятков секунд, и сквозь образовавшуюся щель Даниил вернулся в свой мир.

Его давно уже перестали ждать, лаборатория была пуста, и на дежурстве у генератора перехода пребывал желторотый практикант. Он упоенно читал Дрюона и даже не посмотрел на обвитую спиралью раму «двери», когда мелодично мяукнул сигнал. Он поднял голову, лишь услышав шаги. Последовала немая сцена.