Многократор - Художник Её Высочества Страница 27

Через секунду живчик-профессор стоял около. Лузин сразу поинтересовался об однокакашнике.

— А, бычок тугогубый! Я ещё про погоду, он уже описался. В институте, сколько помню, всю жизнь с герпесом на губах. Ссукаватый!

— Ясно. Раскрывайте таперича картишки.

Картишки следующие. Параллельно лабораториям пролегает метрополитен. Причём настолько рядом, что когда электрички проносятся, у профессора стакан с чаем начинает бренчать об подстаканник. В своё время, питание по бедности протянули из метро. Отсюда вылучивается план: проникнуть в туннели, вклизматиться в кабелеводы и по кабелеводам уже вмылиться в лабораторию.

Профессор объяснял так, будто банально имел ввиду высадку помидоров на даче.

«Ну, ухарь с горы! — подумал Степан. — Посылает с моралью, слюни только вылетают.»

Повёл содобытчиков по набережной Он знает, где можно попытаться. Подошли к метромосту и полезли под ним в гору.

— Всей семьей идут гулять ночью вдоль дорожек, — начал декламировать Степан. — Ёж-отец, ежиха-мать и ребенок…

— Ёжик, — закончил профессор.

— Неправильно. Ёж-отец, ежиха-мать и ребёнок Стёпа.

— Сергей Наркисович — ёж-отец, ребенок — Стёпа, а я, значит, — ежиха-мать? Тогда ты — Леонардо не да Винченный.

Выскочили на площадку. Профессор, опёршись руками в колени, уфкал. Включили фонарь. За деревьями увиделось ограждение полуразрушенного эскалаторного спуска старой станции «Ленинские горы». Пролезли под бетонными плитами.

— Жуть, как тут мрачно! — нервно бросил Лузин.

— Работаем, работаем. Я ниткой мерил! — бодро сказал Степан, но сам про себя подумал:

«Фигушки я пошел бы сюда ночью один».

Под подошвами противно, по зубному, скрипела кафельная крошка. Вместо эскалатора остался металлический скелет, словно лежал, обглоданный тропическими муравьями, остов гигантской змеи.

Степан пошутил. Крикнув: «А!», воткнул пальцы ассистенту под ребра. Лузин запричитал:

— Пошел ты! Ой, набедкаемся, пока доберемся. Куда идти?

Степан показал и, понятно для чего, начал рассказывать короткую историю:

— У меня корефан права получил. Довольный такой. Говорит, мечтаю мотоцикл с коляской купить. Права есть, теперь точно куплю. Поехали мы компанией на природу. Классно так накупались. Там как раз был насыпной берег. Палатки натягиваем, колышки втыкаем, а они совсем не идут, топором уже забивали, гнутся, камней в земле много, сверху только чуть черноземом для травы прикрыли. Один колышек совсем в рулон свернулся, ну я веревку к бамперу и привязал, — рассказывал монотонно, вышагивая вверх. — Иван, конечно, с ухой возится, кому еще? Выпили, погуляли, утром для бодрости мы в озере искупнулись, а все еще спят по палаткам. Выскочили на берег, тяпнули по сто грамм для сгущения крови. Хорошо! Вильчевский закусил и говорит: «Ты знаешь, кореш, что я на права сдал?» Я говорю, поздравляю. Он хвастает: «Ты меня поздравляешь, а смотри, как я круто ездю. Мне теперь хоть мотоцикл, хоть авто, хоть ломовой мерин.» Пока я помидор довысасывал, Вильчевский ну пятиться, прыг в машину, глазом не успел моргнуть, он мотор завел, да как дунул.

Лузин не слышал истории, он взошел на площадку последним и осветил хохочущего шефа.

— Ты о чем тут каудильо набрехал, ха-халюбый?

— Да так… — посмеиваясь, объяснил. — Оказывается, я здорово морские узлы вяжу, — вспоминая, как девчонки, спавшие в палатке, потом Вильчевского полдня из озера не выпускали. С крапивой бегали по берегу.

Они были в помещении эскалаторных моторов. Искать кабели к ним следовало здесь. Осветив углы, стало ясно — ничего. Надо лезть в дыры под ногами. Оставив шефа, по ржавчине спустились этажом ниже и сразу обнаружили кабелевод. Из его рта гадючьими языками свисали обрубленные кабеля. Профессор так обрадовался находке, что слетел вниз мгновенно, эффектно потрескивая суставами. Спилили решетку с кабелевода и для проверки бросили в него кафелинку. Послушали. Кусочек шурша и брякая, скатывался вниз. Значит шахта не вертикальная, наклонная. Соответственно, передвигаться по ней проще. Степан страхуясь за кабели, уехал на заду. Внизу включил фонарь, осмотрелся. Распределительная. Половина кабелей заползала в коллектор за спиной, к реке, другая половина — в дыру перед ним, к цели. Сполз Лузин. Выломали решётку монтировкой, дали знать профессору и Степан двинулся дальше. Ползти на четвереньках по круглой трубе оказалось неудобно. Колени соскальзывали, попадали на жесткие ребра кабелей. Вдруг что-то мягко ударило по ушам.

«Электрички!», — дошло до него.

Следующая распределительная. Подтянулись подельщики.

— Мои брючки… — обиженно прошептал Копелян.

— Тихо стало, — Ивар клюнул носом в часы. — А всё. Фенита, метро закрыто.

В очередной распределительной Лузин попытался вырваться в фавориты.

— Не спеши коза, все волки твои будут. Я пойду, — осадил Степан.

Ныли колени. К тому же успел чувствительнейшим образом долбануться головой о трубу с десяток раз.

Под руками пустота. Опустил ноги на пол, раскукожился. Фонарь не стал включать, зачем? судя по ударам локтей в бетон, он стоит в таком же пенале, что ранее. Попытался найти выходное отверстие и надеялся заметить впереди какой-нибудь свет. Тут же света стало, как на главной улице, когда врезался лбом в край люка.

— Уи-и-й падла! Ну, Ивар Игоревич..! Сергей Наркисович..! — но досталось не им, а почему-то негру. Тёр лобешник, ругался. — Негру, если выколоть глаза, зубы выбить, здесь так и будет! Почему не включил фонарь? Ленивый я или клёпок не хватает?

Надо было негра вперёд послать. Написать объявление:, Возьмём на работу негра. Не рабство., Нанять и послать на художество такое.

Похоже, один зуб у искалеченного негра остался. В люке светилась бледная точка.

Когда осенило, выдохнул: «Ха! Не зря ниткой мерил». Что подразумевалось под «ниткой», понять трудно. Надо полагать, некий художественный образ, раз художник.

Собрались в последнем пенале, постояли, губа к губе, чуть не целуясь, переводя дух и Степан, извиваясь миногой, скользнул в кабелевод. Дополз, ощупался, обнаружил скобки, выдернул плоскогубцами, толкнул освободившийся кожух. Будто в солнечное затмение вокруг темной луны, показалась светлая полоска. Припал слезящимся глазом к щелке — движения не наблюдалось.

— Ладушки. Размер обуви сорок пятый, без ногтей — сороковой, — выдавливая кожух вперед.

Приполз Лузин.

— Всё о'кей караван-баши?

Они стояли около стола, на нём пузатый никелированный чайник, в котором отражались их, будто согнутые в страхе, вытянутые фигурки.