Михаил Емцев - Последнее путешествие полковника Фосетта (сборник) Страница 27

Дай вам бог никогда не встретить змею высотой с восьмиэтажный дом! Есть вещи, которые человеку трудно пережить. Страна анаконд — это далекое прошлое. Юрские гнилые болота, меловые озера, мезозойское жаркое небо. Человека тогда еще не было на земле. Природа уберегла его от этого зрелища. И потому не надо ему ходить в страну анаконд! Я ученый, я гуманный и терпимый человек, может быть, даже слишком терпимый. Но я бы напалмом выжег этот питомник ужаса. Даже атомная бомба не была бы слишком высокой платой за те пять минут, которые я пережил с глазу на глаз с исполинской анакондой. Я возненавидел себя за ту глубину ужаса, на который оказался способен. Как мне отомстить за этот ужас, как вернуть себе былое спокойствие?..

Шла восьмая ночь моего путешествия по Манисауа-Миссу. Ярко пылал костер, дыша смолистым ароматом араукарии и горьковатым мускусом дикого ореха пеки. Где-то внизу в прохладной темноте бормотала река, качая надежно привязанный плот. Метались светлячки, кричали арары. Завернувшись в плащи из теплой и мягкой шерсти ламы, похрапывали мои румберо. Ночной ветерок изредка трогал сухие банановые листья, заставляя меня вздрагивать и оборачиваться. Костер уже один раз прогорел. На нежных, как шиншилловый мех, пепельных углях томится завернутое в ароматичные листья мясо пекари. Рядом на тихом огне печется миту-миту — большущий каштановый индюк.

Глупого миту-миту довольно легко подстрелить. Когда он поет, то не обращает внимания на посторонние звуки.

Заглядевшись на индюка, я не расслышал странного звука, похожего на тихий автомобильный гудок. Но звук этот не укрылся от спящего Мануэла. Он вскочил и, заслонясь ладонью от костра, прислушался.

— Ты слышишь, начальник? Bichus!

— Какие звери? Пума?

— Нет!

Он помотал головой. Отстегнул фляжку и выпил качасы. Глотал он крупно и жадно. Тонкими струйками водка стекала с углов его рта и сползала по запрокинутому подбородку за ворот. На мокрой шее метался малиновый отсвет костра.

— Смотри туда! — сказал он, с хрипом выдыхая воздух.

Я глянул в темноту по направлению его руки. Сначала ничего, кроме крутящихся светляков, не было видно. Потом мне показалось, что я вижу неподвижные и немигающие рубиновые огоньки. Это могло быть миражем оттого, что долго смотрел на костер. Я зажмурился.

— Видишь?

Открыл глаза, но огоньки не исчезли.

— Вижу… Кто это?

— Страшные bichus. Они сердятся. Слышишь, как стонут?

И тут я понял, что это были анаконды. Полчища анаконд, рассерженных и, вероятно, голодных.

— Разбудить Энрико? — спросил я, указывая на безмятежно храпевшего коротышку-кабокло.[24]

— Зачем? — Мануэл безнадежно махнул рукой. Потом, втянув носом воздух, повернулся ко мне и нахмурился.

— Это кайтиту так пахнет? — спросил он, кивая на завернутую в листья свинью.

— Да. И миту-миту тоже.

— Их надо убрать. Запах дразнит чудовищ.

— Куда убрать? Бросить им?

— Не дай бог! Это только привлечет их к нам.

— Тогда сжечь?

— Жалко… Давай их лучше съедим.

Браво, Мануэл! Ничего лучшего, конечно, в данной ситуации не придумаешь. Мы растолкали Энрико и разъяснили ему обстановку. Опухший от сна, он мотал головой, тер глаза и судорожно позевывал. Когда до него дошло, в чем дело, он глотнул качасы и молчаливо принялся раздирать дымящееся душистое мясо.

Это был пир во время чумы. Поглядывая на рубиновые огоньки и внутренне содрогаясь от ужаса, мы остервенело уничтожали водосвинку и индюка. Сейчас приходится только удивляться, как мне удавалось проглатывать такие огромные, еще не успевшие остыть куски.

Мы заедали мясо медом диких ос, добытым Энрико еще на прошлой стоянке. Скоро все вокруг стало липким и сладким. Ствол моего винчестера двадцать четвертого калибра лоснился, как от обильной смазки. Пришлось убрать оружие с колен куда-нибудь подальше. Все равно оно бы не помогло, напади на нас вся эта красноглазая шайка, Скоро захотелось пить. Но по какой-то странной случайности воды в нашем ведре для питья оказалось на самом донышке. Спуститься за водой к реке было равносильно самоубийству. Пришлось выпить качасы, которая к пожару в глотке добавила пожар в желудке. Клин вышибают клипом. Чтобы не думать о воде, я подлез поближе к костру и попытался уснуть. Энрико остался за часового. Мануэл велел ему поджечь банановые листья, если анаконды подползут ближе.

Кости пекари и миту-миту мы сожгли.

Неожиданно для себя я перестал вдруг думать об анакондах и провалился в какие-то голубоватые чащи. Перистые тени неведомых растений убаюкивающе склонились надо мной, закачались в моем утомленном и заблокированном алкоголем мозгу. Проснулся я от крика Энрико.

— Вставайте!

Я вскочил на ноги, слепо шаря в траве свой винчестер.

— Перикох![25] — послышалось из ночи. — Перикох!

— Кто ты? — спросил Мануэл на языке гуарани и взвел затвор.

— Перикох! — донеслось из темноты. Ночь близилась к концу. Померкли светлячки. Ушли в темные, подернутые туманом воды ночные красноглазые призраки. Где-то вдалеке хрюкал тапир, хохотали спросонья обезьяны-ревуны.

— Отвечайте, кто вы, или мы будем стрелять! — крикнул Мануэл.

— Перикох!

— Он, наверное, не знает гуарани, — высказал предположение Энрико.

— Идите к костру! Только медленно! — скомандовал Мануэл по-португальски.

— Obrigado.[26]

Зашуршали листья. Я настороженно прислушался. Судя по шагам, человек был один.

— Стой! — распорядился Мануэл.

Мигнув Энрико, он вытащил из костра пылающую ветку и шагнул через границу ночи. После шелеста листьев и приглушенного говора в свете костра показался Мануэл и индеец с дротиком и духовой трубкой. Он был низкоросл, но крепко сложен и толстопуз. По деревянному диску на губах и характерной раскраске я узнал в нем индейца племени тхукахаме. Это племя живет на севере Шингу, в районе великого водопада Мартинс. Ближайшими соседями тхукахаме являются крин-акароре. И те и другие мирные племена.

Индеец огляделся и после минутного колебания направился ко мне. Вынув из головы желтое перо арара, он в знак дружбы положил его к моим ногам. Я протянул ему свою трубку. Индеец присел на корточки и деловито, будто делал это всю жизнь, набил мой вересковый бройер табаком. Покурив, он передал трубку мне. Я сделал несколько затяжек и отдал трубку Мануэлу.

— Здесь очень плохие места, — сказал индеец. — Я проведу ночь с вами. Я кивнул головой.

— Как ты попал сюда? — спросил Энрико.

— Я иду в Диауарум. К миссионеру.

— Тебе нужны лекарства? — не отставал от него Энрико.