Коллектив авторов - Млечный Путь №2 (2) 2012 Страница 27

– Филумбридж! – заорал командор. (Видно, это слово давненько уж вертелось у него на языке.) – Отныне и навеки пусть наречен он будет Филумбриджем!

И он доставил изгнанников назад, промерил и заснял всю планету. Его рапорт в Управление астронавтики напоминал «космические оперы» из книжонок для подростков. Он не поленился расписать свои «подвиги» на ниве Контакта. А на карте планеты отныне и навек красовались море Филиппа, залив Уильяма, хребет Морриса и океан Бриджа. В скором времени люди стали частыми гостями на Филумбридже. Они долго пытались завязать какие-либо контакты с прочими племенами планеты, но ни вулканщики, ни ржавоболотники не проявили к ним особой симпатии, а чащобники вообще… ну, да, это тема для особого разговора. И, возможно, эта планетка так и осталась бы в списках заповедных, если бы не оказалась самым настоящим ртутным Клондайком. Самородная ртуть там водилась в количествах, поражающих самое смелое воображение. Там стояли ртутные лужи, плескались ртутные пруды и озера. Сам воздух планеты был напоен ядовитыми испарениями, которые с удовольствием вдыхали туземцы. Вкусы у них, надо вам сказать, были весьма специфическими. Питались они в полном смысле этого слова воздухом, серная кислота служила им приправой к завтраку, а крепкий электрический разряд действовал на них, как валерьянка на кошек.

В мрачные грозовые дни видно было, как они поднимались под самые тучи и, раздув свои мешки, носились между молниями, как взбесившиеся дирижабли. В короткое время на Филумбридже вырос ртутнодобывающий комплекс, а при нем филиалы, лаборатории нескольких институтов и поселок с населением в пять тысяч человек. Я среди них был старожилом.

Отец мой близко к сердцу принял колонизацию планеты. Ведь она в какой-то мере была его детищем. До конца дней своих он не мог себе простить, что по его вине первозданный и прекрасный в своей чистоте и нетронутости мир оказался в алчных лапах нашей технологической цивилизации. Он входил во все комиссии по защите прав коренного населения планеты, сочинял и подписывал петиции, организовывал марши протеста против колонизации планеты, а потом и вовсе добился перевода на Филумбридж и стал там вскоре начальником, диспетчером, радистом и инженером единственного филумбриджийского космодрома, женился. Вскоре родился я. Мои детство и юность прошли на Филумбридже. Отмучившись два года в Альтаирском университете, я вернулся назад не без облегчения. Из всего многообразия профессий, которые могла предложить мне наша бездушная цивилизация, я выбрал ремесло поэта. А поскольку стихи мои браковали во всех редакциях, я решил обождать, пока мир созреет для восприятия моего творчества, и принялся помогать папе присматривать за космодромом. Однако действительно любимым моим занятием было бродить по планете, читать стихи туземцам и болтать с ними о том о сем. Я настолько адаптировался к этому миру, что на мой организм совершенно не оказывали вредного воздействия ядовитые пары. Я редко надевал кислородную маску и был на короткой ноге с окрестными племенами. Вернее, то были разные кланы одного разросшегося племени изгнанников, которым по-прежнему правил седоглавый Вождь. Лишь одно это племя благоволило к человеку и прозывалось оно драбаданами. Я пропадал у них, бывало, неделями, и они принимали меня за своего. Такой образ жизни я вел довольно долго, был им доволен и не мечтал ни о чем другом. Но однажды утром произошло событие, перевернувшее всю мою жизнь.

Все утро мы играли в ловитки с Ниф-Нифом. Так я прозвал своего любимца – большого, розового молодого туземца-драбаданина. Строго говоря, он был моим ровесником. Но в его племени двадцать семь наших лет считались ясельным возрастом.

Потом мы с ним отправились в хвощевой лес и половили там крумерий – это такие здоровенные трехкрылые бабочки изумительной расцветки, причем на каждом крылышке растет своя голова, так сказать, инсектоидный вариант Змея-Горыныча. Потом мы полазали по ущельям. Потом полетали под облаками. Потом разразилась гроза – Ниф-Ниф освежился, а я посидел в пещере: не самое приятное ощущение, когда с небес на тебя обрушивается поток серной кислоты, пусть даже и слабой концентрации. Потом, когда дождь кончился, мы слетали поглазеть на гейзеры. Не удивляйтесь, что все это мы успели сделать за одно утро: Филумбридж очень медленно вращается вокруг своего маленького, но очень жаркого солнца, утро там длится несколько наших суток – от трех в мартеле до шести в сентябрусте. От веселых игр в гейзерах нас оторвал сердитый звонок коммуникационного устройства в заднем кармане моих брюк. С экрана на меня сердито таращился отец.

– Куда это ты запропастился, бездельник! – заворчал он при виде меня. – А ну, марш немедленно домой!

– Но, папа, мы только…

– Не папа, а гражданин начальник порта! – загремел он. – Если через полчаса ты не будешь на работе, я влеплю тебе строгача с занесением!

Пришлось подчиниться. У папы «строгач» означал как минимум двое суток домашнего ареста, да еще без сладкого. Ниф-Ниф подхватил меня своим мощным щупальцем, для верности я еще привязался к нему ремнем – и мы помчались домой со скоростью хорошего истребителя, оставляя за собой длиннющий шлейф грязно-бурого дыма.

– Что, прилетает большая летучка? – спросил меня Ниф-Ниф по дороге.

– Наверное, – ответил я. – Хотя для «Стромбрейнджера» еще рановато, он ведь только на той неделе улетел.

«Стормбрейнджером» именовался контейнеровоз, который регулярно снабжал нас продуктами и оборудованием, а взамен получал цистерны с самородной ртутью. Оказалось, что к нам в гости пожаловал корабль из метрополии и привез с собой нескольких весьма важных гостей. Отец уже вырядился в парадную форму, заставил и меня одеться поприличнее. На космодроме было много встречающих, и народ все прибывал.

Уже сидя за рулем трапа, убранного для такого случая цветами и коврами, я узнал, что, оказывается, Филумбриджу присвоили статус «добровольно присоединившейся территории» и теперь к нам прибывает генеральный консул аж с самой Земли. Никто толком не знал, как его встречать, но на всякий случай все разоделись, приготовили банкетный зал, запаслись отчетами о проделанной за истекший год работе. Директор ртутного комбината Харви Шунбром отдал под апартаменты консула свой летний домик. В скором времени на поле приземлился спускаемый модуль со звездолета, который парил высоко над нами. Когда пламя под дюзами опало, я подъехал к модулю. Отворился люк, и по трапу спустились двое в скафандрах. Один из них, едва завидев меня, бросился мне на шею, набив мне при этом изрядную шишку на лбу стеклом своего гермошлема.