Эллис Питерс - Воробей под святой кровлей (Хроники брата Кадфаэля - 7) Страница 28

- Так ты говоришь, - многозначительно сказал Радульфус, - что здесь можно подозревать убийство.

- Да, - сказал Кадфаэль. - Такое подозрение возможно.

- И этот человек был действительно ближайшим соседом ограбленного семейства, и он мог, сознательно или бессознательно, знать что-то такое, что пролило бы свет на дело об ограблении?

- Возможно. Он интересовался чужими делами, - осторожно согласился Кадфаэль.

- И это наверняка могло послужить веским побуждением к тому, чтобы его устранить, при условии, если об этом было известно преступнику, - в раздумье проговорил Радульфус. - Таким образом, поскольку этого не мог сделать человек, постоянно находившийся у нас в аббатстве, случившееся можно считать серьезным доводом, подтверждающим невиновность менестреля в деле об ограблении, а истинный виновник в это время гуляет где-то на свободе.

Если Хью, следуя той же логике, пришел к одинаковому с ним выводу, то он ничем не выдал своих мыслей. Сосредоточенно нахмурив лоб, он глядел на распростертое перед ним тело.

- Итак, по всей видимости, его стукнули по голове и сбросили в реку. Однако же он не утонул. Он наглотался грязи, песка и речной травы, которые и задушили его, когда в сознательном или бессознательном состоянии боролся за свою жизнь.

- Вы сами видели, - сказал Кадфаэль. - Он погиб от удушения. Где-то на мелком месте его держали, вдавив лицом в грязь. А затем пустили плыть по течению с расчетом, что его примут за одного из многих утопленников, выловленных из Северна. Просчитались! Течение выбросило его на берег прежде, чем река смыла все свидетельства, указывающие на иной род смерти.

На самом деле он сомневался, что эти улики могли быть окончательно смыты водой, даже если бы тело проплавало в ней гораздо дольше. Стебельки жерухи прочно застревают там, куда попали. Когда умерший, пытаясь вздохнуть, захлебнулся нитями этого растения, они засели у него внутри. Гораздо более загадочным был обширный кровоподтек на спине между лопаток с несколькими вмятинами на отечной поверхности. В самой глубокой из них была небольшая ранка, скорее даже царапина, как будто кожу проткнули каким-то острым, зазубренным орудием. Так и не поняв, откуда взялись эти следы, Кадфаэль взял их на заметку, чтобы еще подумать.

Оставалось еще содержимое серебряного блюдечка. Кадфаэль взял его с собой в сад и, пристроившись возле большой каменной чаши, бережно промыл остатки растений от песка и грязи. Тонкие нити жерухи, крошечный помятый цветок и обрывок ольхового листка. И вдруг что-то еще - какое-то яркое пятнышко! Он отделил этот клочок, обмакнул в воду, чтобы отмыть от налипшей грязи, и вот у него на ладони засверкало два крошечных цветочных венчика, вырванных из лилово-красного цветка, по краям лепестков лиловый оттенок был гуще. Рядом лежал обрывок узенького листка, на котором чернело, выделяясь на зеленом фоне, маленькое пятнышко.

Остальные участники осмотра последовали за Кадфаэлем в сад и с любопытством обступили его.

- Лисьи камешки - так мы называем это растение, - сказал Кадфаэль. - У них на корешках есть два утолщения, похожих на маленькие камешки. Самая обыкновенная разновидность этого цветка и самая ранняя, но я не припомню, чтобы он здесь часто встречался. Этот цветок вместе с обломанной ольховой веточкой покойник унес с собой, когда его столкнули в воду. Возможно, нам удастся найти такое место на городском берегу, где все эти три растения жеруха, ольха и лисьи камешки - растут рядом.

Место, где выбросило на берег труп Болдуина Печа, не могло поведать ничего нового, кроме того, что уже было известно. Лужайка, на которую Мадог вытащил перевернутый коракль покойного, была расположена значительно ниже по течению, но такой легонький челнок без груза сидящего в нем человека вполне мог проскакать по волнам, точно поплавок, целую милю, и даже больше, прежде чем наткнуться на какую-нибудь мель, где неизбежно должно было закончиться его путешествие. Придется прочесать весь городской берег, начиная от шлюза, чтобы выяснить, где именно произошло нападение и убийство, как считал Мадог. Нужно найти место, где под ольховыми зарослями плавает жеруха и у самой кромки воды цветут лисьи камешки.

Два первых растения можно было найти где угодно. Третье, наверно, встретится только в одном месте.

Мадог должен был обыскать берег, Хью - опросить обитателей дома Аурифаберов и ближайших соседей, а также содержателей питейных заведений города, выведав у них все, что они знали о последнем дне Болдуина Печа: где его видели, кто с ним разговаривал, что он при этом сказал. Ведь кто-то же должен был видеть его, после того как он прошлым утром вышел из дому!

Между тем у Кадфаэля были свои заботы, ему нужно было много о чем подумать. Задержавшись на берегу, он опоздал к вечерне, зато перед ужином успел наведаться в сарайчик, чтобы посмотреть, все ли там в порядке. Брат Освин, на которого он оставил все, неплохо набил руку и по праву гордился своей работой. Вот уже несколько недель у него ничего не билось и не ломалось.

После ужина Кадфаэль отправился на поиски Лиливина и нашел его в церкви забившимся в самый темный угол в притворе; юноша сидел прижавшись к стене и обхватив колени руками, взъерошенный жалкий комочек. Было уже слишком темно, чтобы заниматься починкой скрипки или продолжать занятия с братом Ансельмом, и пережитые в этот день волнения, казалось, снова вернули его в прежнее подавленное состояние духа, так что он теперь съежился в углу и выглядывал оттуда настороженным зверьком. Когда Кадфаэль вошел и, подобрав рясу, расположился с ним рядом, он нервно покосился на него, сверкнув лихорадочно блестящими глазами.

- Ну как, молодой человек? Сегодня-то ты сходил за ужином? - как ни в чем не бывало спросил его Кадфаэль.

Лиливин молча кивнул, не сводя с него затравленного взгляда.

- А вот вчера ты, кажется, этого не сделал, а брат Жером говорит, что к тебе вечером приходила девушка и приносила тебе корзинку с гостинцами от своей хозяйки. Он сказал, что ему пришлось сделать вам внушение.

Кадфаэль почувствовал в его молчании еще большее напряжение.

- Разумеется, брат Жером у нас, как никто другой, повсюду умеет выискать повод для внушения, но, как я думаю, есть только одна служаночка, из-за которой у брата Жерома могли возникнуть насчет тебя опасения, имея в виду соблюдение приличий, не говоря уже о том, что он тревожится о спасении твоей души.

Все это брат Кадфаэль произнес посмеиваясь, однако он не преминул заметить, как вздрогнул всем телом его слушатель и как судорожно стиснулись его руки, обхватившие поджатые к животу колени. Отчего это вдруг парнишка так затрясся при одном упоминании о спасении души, в то время как Кадфаэль все больше приходил к убеждению, что совесть у него совершенно чиста, если не считать маленькой и вполне простительной лжи.

- Это была Раннильт?

- Да, - еле слышно откликнулся Лиливин.

- Ее отпустила сюда хозяйка? Или она ушла к тебе без спросу?

Лиливин ответил в самых коротких словах.

- Так вот как оно было! А Жером приказал ей поскорее исполнить поручение и уходить и потом стоял у вас над душой, чтобы проследить за тем, как она выполнит его приказание. И как я понял, именно с того часа, когда он своими глазами удостоверился в ее уходе, ты исчез и больше не показывался до первой утренней службы. Но, как ты сказал, ты никуда не уходил из аббатства, а раз ты так говоришь, я принимаю на веру твое слово. Ты что-то мне сказал?

- Нет, - только и выдавил в ответ Лиливин.

Трудно было ответом назвать этот стыдливый и еле слышный отрывистый звук.

- Сдается мне, что очень уж легко ты ее отпустил, не так ли? критически заметил Кадфаэль. - Особенно принимая во внимание тот шаг, на который она ради тебя пошла.

Вечерний покой окутывал их своим покровом, рядом не было слышно ни души, а Лиливин весь день промучился один, терзаясь запоздалыми мыслями о смертном грехе, который он совершил. Страх перед людьми и так уж лежал на нем тяжелым гнетом, а теперь к нему присоединился ужас вечной погибели, не говоря уж о жутком чувстве, что он навлек вечное проклятие на ту, которую так любил. Разжав руки, он неожиданно выдвинулся из своего угла, спустил со скамьи ноги и порывисто схватил Кадфаэля за руку.

- Брат Кадфаэль! Я хочу вам сказать... Я должен сказать кому-то... Я сделал... мы сделали... Это все по моей вине! Я не хотел! Но она меня покидала, и я боялся, что никогда больше не увижу ее, потому-то все и случилось... Это - смертный грех, и я ее втянул в него!

Его слова вырвались, точно кровь, хлынувшая из открытой раны. Этот взрыв его облегчил. Его перестало лихорадить, и он успокоился, постепенно утих сотрясавший его озноб.

- Выслушайте меня и поступайте со мной, как вы решите! Я не мог вынести, чтобы она ушла так скоро и, может быть, навсегда. Мы зашли в церковь, и я спрятал ее за алтарем в трансепте. Там позади есть пространство, я обнаружил его в первый день, как сюда попал, когда боялся, что они придут и схватят меня ночью. Я уже знал, что могу туда пролезть, а она меньше меня. И когда этот монах ушел, я забрался к ней. Я взял туда оба одеяла и новую одежду, которую она принесла, - камни там очень холодные. Все, что я хотел, - объяснил он бесхитростно, - это побыть с ней подольше. Мы даже почти не разговаривали. Но потом забылись и уже не думали, где находимся...