Артур Кларк - Сад Рамы Страница 28

Я чересчур темнокожа, чтобы сделаться королевой Николь Английской или Жанной д'Арк в праздничных инсценировках. Интересно, сколько же лет пройдет, прежде чем жители Земли перестанут обращать внимание на цвет кожи? Пять сотен? Или пять тысяч? Как там сказал американец Уильям Фолкнер: «Самбо освободится только тогда, когда однажды утром все его соседи, проснувшись, скажут себе и своим друзьям, что Самбо свободен». По-моему, он прав. Законодательным путем расовые предрассудки не отменить. Образование здесь тоже ни при чем. У каждого на жизненном пути должен быть миг откровения, истинной благодати… пусть он или она поймет, что, если человечеству суждено выжить, свободным должен быть каждый (и Самбо, и любая другая личность), кто несхож с ним или с ней.

Десять лет назад, лежа на дне колодца, готовясь к смерти, я спрашивала себя, какие мгновения жизни хотела бы пережить заново, представься мне такая возможность. И не могла избавиться от воспоминания о часах, проведенных с Генри, пусть он и разбил потом мое сердце. Даже сегодня я последовала бы за ним. Испытать полное счастье — пусть на несколько минут или часов — значит жить. И перед лицом смерти совсем не важно, что человек, разделивший с тобой великий момент, потом предал тебя. Важна лишь память о прежнем счастье, поднимавшем тебя над миром.

Там, в яме, меня смущало, что память о Генри столь же ярка, как воспоминания об отце, матери и Женевьеве. С тех пор я поняла, что не одна наделена подобной чертой. У каждой женщины найдется в памяти нечто особенное, принадлежащее лишь ей одной и ревностно утаиваемое от всех остальных.

Габриела Моро, моя единственная подруга в университете, как-то заночевала у нас в Бовуа — произошло это в год, предшествовавший запуску «Ньютона». Мы с ней не встречались семь лет и большую часть ночи провели за разговором о важных эмоциональных событиях собственной жизни. Габриела была счастлива. У нее был красивый, внимательный и удачливый муж, трое умных здоровых детей и великолепный особняк возле Шинона. Но «самый прекрасный» момент в ее жизни, как с девичьей улыбкой на устах призналась мне Габриела, случился прежде, чем она познакомилась с мужем. В школьные годы она буквально свихнулась, влюбившись в знаменитого киноактера. На денек заскочив в Тур, Габриела каким-то образом проникла к нему в гостиничный номер, и они с час проговорили. Перед уходом она один раз поцеловала его в губы. И это оказалось самым драгоценным ее воспоминанием.

Ох мой принц, десять лет назад я видела тебя в последний раз. Счастлив ли ты? Какой из тебя получился король? Вспоминаешь ли ты о темнокожей олимпийской чемпионке, отдавшейся тебе во всем самозабвении первой любви?

Тогда, на лыжных склонах, ты спросил меня об отце моей дочери. Я не ответила тебе, не осознавая, что из моего поступка видно, насколько глубоко ты ранил меня. Но если бы ты спросил меня об этом сегодня, я не стала бы скрывать. Да, Генрих, король Англии, ты отец Женевьевы де Жарден. Иди к ней, говори с ней, люби ее детей. Я не могу. От меня до нее больше пятидесяти тысяч миллиардов километров.

13

30 июня 2213 года

Вчера все были чересчур возбуждены, чтобы уснуть. Только Бенджи, благословенное сердечко, не мог понять, о чем мы говорили. Симона много раз объясняла ему, что мы живем в космическом корабле, и даже показывала на черном экране различные изображения огромного цилиндра, однако бедный мальчик еще не ухватил эту идею.

Когда вчера раздался свист, Ричард, Майкл и я несколько секунд лишь молча переглядывались. А потом заговорили все разом. Дети, даже кроха Элли, ощущали наше возбуждение и задавали вопросы. Всемером мы немедленно поднялись наверх. Не дожидаясь остальных, Ричард вместе с Кэти побежали к берегу моря. Симона вела Бенджи, Майкл шел с Патриком. Я несла Элли — она никуда бы не поспела на своих коротких ножках.

Разрываясь от восторга, Кэти бросилась нам навстречу.

— Пошли скорее, пошли же, — проговорила она, хватая Симону за руку. — Это нужно видеть. Просто изумительно. Сказочные краски.

И действительно, фантастические радужные столбы огня перепрыгивали с рога на рог, являя потрясающую картину в ночном небе Рамы. Бенджи с раскрытым ртом глядел на юг. И спустя некоторое время, улыбаясь, повернулся к Симоне.

— Это пре-кра-сно, — медленно произнес он, гордый тем, что не напутал в слове.

— Да, Бенджи, — ответила Симона. — Очень красиво.

— Оч-ень кра-си-во, — повторил Бенджи, вновь обращаясь лицом к огням.

Наблюдая за зрелищем, мы молчали. Но когда возвратились в свое подземелье, проговорили несколько часов. Конечно, следовало все растолковать детям. Из них лишь Симона родилась до предыдущего маневра, но и она тогда была младенцем. Все объяснения давал Ричард. Свист и свет словно разбудили его. Вчера вечером он был похож на себя прежнего, как никогда со времени возвращения. Он и развлекал детей, и информировал, передавал им все, что было известно нам об этом свисте, игре молний и маневрах Рамы.

— А как по-твоему, октопауки вернутся в Нью-Йорк? — в голосе Кэти слышалось ожидание.

— Не знаю, — ответил Ричард. — Этого нельзя исключать.

И последующие пятнадцать минут в неизвестно который раз Кэти всем и каждому рассказывала о собственной встрече с октопауком, состоявшейся четыре года назад, как всегда приукрашивая и преувеличивая ряд подробностей, в особенности относящихся к сольной части ее приключения до нашей встречи в музее.

Патрик очень любит слушать Кэти и все время просит ее, чтобы она повторила.

— И вот, — говорила вчера Кэти, — лежу я на животе на краю огромного, уходящего в темную мглу цилиндра, а из стенок его торчат шипы, и смотрю вниз. «Эй, — кричу я, — есть там кто-нибудь?» И тогда внизу как зашуршит, как засвистит. Свет зажегся. И вижу — лезет ко мне по шипам такая черная штука с круглой головой и восемью черно-золотыми щупальцами. Лезет она, лезет, шипы щупальцами охватывает…

— Ок-то-па-ук, — вставил Бенджи.

Когда Кэти закончила, Ричард объявил детям, что дня через четыре затрясется пол. Он подчеркнул, что все должно быть прикреплено к полу, а нас ждет пребывание в разгрузочном баке. Майкл заметил, что детям для игрушек потребуется не один ящик и что нам для прочих пожитков необходимо несколько прочных коробок. За эти годы набралось столько всякого барахла, что за несколько дней будет довольно трудно все уложить.

Оставшись вдвоем с Ричардом на матрасе, мы взялись за руки и с час проговорили. И когда я сказала ему — надеюсь, что этот маневр для нас означает конец путешествия на Раме, он ответил: