Филип Фармер - Бессмысленная маска Страница 28

— Приказ отменяю. Однако будьте в постоянной готовности.

Индус улыбнулся, но не сказал ничего.

Рамстан был рад, что Индра не задавал ему вопросов. Он и сам не мог бы ответить, почему отменил операцию.

Рамстан сел и стал барабанить пальцами левой руки по бедру. Потом вызвал мостик.

— Гэррик, возобновите передачу сигналов на толтийский корабль. Если они ответят на вызов, немедленно сообщите мне.

Лицо Гэррик исчезло из восьмиугольника. Рамстан несколько минут сидел неподвижно — даже пальцы замерли. Потом он со вздохом поднялся и подошел к переборке. Несколько секунд спустя он уже положил глайфу на стол. Пробежав пальцами по поверхности, Рамстан заново поразился тому, как художник, умерший зоны назад, смог изваять это все так замысловато, чудесно и тонко, и при этом поверхность глайфы была совершенно гладкой на ощупь.

Он негромко сказал самому себе:

— Если бы я только знал, что замышляют тенолт!

Голос, прозвучавший в ответ, заставил его резко повернуться. Глаза Рамстана расширились, лицо побледнело, сердце неистово забилось. Но в комнате не было ни души.

— Аллах!

Он произнес еще несколько слов на арабском, и большинство этих слов были проклятиями. Все тот же голос сказал — или как бы сказал:

— Они знают, что ты похитил меня. Но они не хотят нападать, пока ты находишься на корабле.

Больше всего они желают снова заполучить меня. Я должна была предостеречь тебя.

Рамстан склонился над столом, опираясь на его край. Сердце его уже замедлило биение, но дыхание по-прежнему вырывалось из груди толчками.

— Почему… ты говоришь… голосом Бранвен Дэвис?

Только теперь его больно задела мысль, что глайфа читает его мысли. Он был возмущен. Никто и ничто не имело права на такое вторжение.

— Нет, я не читаю твои мысли и не могу этого делать, — сказала глайфа голосом Хадижи, матери Рамстана.

— Если ты не можешь… тогда… откуда ты знаешь… о чем я подумал?

— Я знала, что ты подумаешь, будто я прочла твои мысли, — произнес голос.

Рамстан не плакал уже долгие годы. Но сейчас из глаз его хлынули слезы.

— Пожалуйста, не говори этим голосом, — попросил он.

— Ну что ж. Как насчет этого? — рявкнул голос Бенагура.

— Нет!

— Тогда я буду говорить с тобой, как твоя мать.

— Нет!

— Ты привыкнешь к этому и со временем полюбишь. Я думаю, ты слишком долго носил в себе свое горе, хотя и не осознавал того, насколько глубоко оно в тебе похоронено.

— Голос вызывает во мне такое чувство, как будто она говорит со мной из могилы, — прошептал Рамстан. — Или… как будто ты — склеп и она обращается ко мне оттуда.

— В некотором смысле так и есть, — отозвалась глайфа.

Рамстан попросил ее объяснить, но глайфа проигнорировала его вопрос. Она сказала:

— Ты полюбишь слушать ее голос. Твоя каюта всегда была для тебя словно бы чревом, где ты находил убежище. Теперь, слушая этот голос, ты даже в большей мере почувствуешь себя вернувшимся в материнское лоно. Быть может, это не столь хорошо. Но тебе, кажется, такое необходимо.

— Если ты не можешь читать мои мысли, то как же ты знаешь так много о Дэвис и Бенагуре, и Аллах знает о ком еще?

— Я могу улавливать колебания и видеть предметы на расстоянии, — сказал голос его матери. — Я могу отслеживать явления электрического и электронного ряда. Я могу отслеживать и другие вещи.

— Ты можешь видеть и слышать происходящее за пределами каюты?

— Да, конечно.

— На каком расстоянии?

— Довольно далеко.

— Ты не можешь назвать мне точное расстояние?

— У меня есть причины не делать этого.

— Ты можешь велеть капитану «Попакапью» убираться и оставить нас в покое?

Глайфа не ответила. Рамстан сказал:

— Очевидно, не можешь.

— Или у меня могут быть причины не желать этого.

— Очевидно также, — продолжал Рамстан, — что ты можешь оказывать воздействие на электрические явления издалека. Как ты делаешь это?

— Объяснения покажутся тебе бессмысленными.

— Но ты же можешь отыскать нужные слова в моей памяти, составить фразу на терранском или арабском, промодулировать, придать должную интонацию, сделать правильные ударения, и так далее. Ведь когда ты используешь для разговора голос моей матери, ты делаешь это. Я хочу сказать, ты употребляешь слова, которых моя мать никогда не слышала и не читала. К тому же прежде чем переводить, ты должна сперва подыскать слова на своем языке. Как ты осуществляешь перевод? Я имею в виду, что, если даже ты осуществляешь разговор со мной как передачу некоего рода кодовых сигналов или чего-то еще, сами эти сигналы для меня не будут иметь смысла, если я восприму их напрямую. Ну так…

— Для тебя должно быть довольно того факта, что я могу все это, — сказала глайфа. — Итак, вернемся к твоему первому вопросу. Что собираются предпринять тенолт? Они хотят вернуть меня обратно и не собираются при этом использовать силу, боясь потерять меня, хотя отчаяние и толкает их к этому. Кроме того, насколько они понимают, ты мог спрятать меня где угодно, не только на «Аль-Бураге». Быть может, на Калафале или Валиске, или даже на Вебне. Хотя они бы заметили это, разве что ты нашел бы какой-нибудь способ обмануть их. Помимо всего прочего, я их бог. Они испуганы и смущены тем, что я позволила тебе похитить себя. Или же — и это тревожит их больше всего — возможно, что ты, Рамстан, сумел похитить меня потому, что ты еще более могуществен, чем я. Однако я сомневаюсь, что кто-либо на их корабле осмелится высказать такое предположение. Это никому так просто с рук не сойдет, даже их высшему жрецу.

Раздался сигнал. Рамстан вздрогнул и быстро произнес несколько слов, отключая передачу видеоизображения из своей каюты. В восьмиугольнике экрана появилось лицо Гэррик.

— Коммодор Бенагур арестован и препровожден в свою каюту, сэр. Доктор Ху, согласно вашему приказу, отправлена провести медицинское обследование.

— Благодарю, лейтенант, — бросил Рамстан и отключил связь.

Глайфа сказала:

— Несчастный Бенагур. Он мистик и в своих поисках неведомого поймал его отблеск. Или же в рубище величия рядился кто-то еще? Например, Противоборствующий. Ведь может же Противоборствующий иметь свое величие, которое не так-то просто отличить от истинного величия?

— Кажется, ты насмехаешься, — нахмурился Рамстан.

Хотя он не любил Бенагура, в этот момент он испытывал жалость к нему. Возможно, потому, что испытывал жалость и к самому себе тоже. Хотя скорее Рамстан чувствовал замешательство и беспомощность, вызванную этим замешательством. Он терпеть не мог такое состояние и презирал себя за то, что поддался ему. Он должен был идти прямо вперед, вопреки всему. По крайней мере до сегодняшнего дня он так думал. Теперь же… он отнюдь не был в этом уверен.