Пол Андерсон - Дети водяного. Последнее чудовище Страница 28

— Что такое? — встревоженно крикнул матрос, стоявший на другом конце палубы. Тоно не двигался. С него стекала вода, но плеск волн заглушал чуть слышный стук капель. Было холодно.

— Да, наверное, опять эти проклятые дельфины, — ответил второй матрос. — Господи Иисусе, скорей бы убраться отсюда подальше. По горло уж я сыт этим чертовым плаванием…

— А когда вернемся, ты что первым делом себе купишь?

Люди принялись увлеченно обсуждать, как они потратят свои богатства, а Тоно меж тем незаметно пробрался под кормовую надстройку. Ингеборг обмерла и едва не вскрикнула от неожиданности, когда он вдруг появился, как бы вынырнув из сероватой мглы. Сердце у нее сильно забилось. Тоно пробрался в темный закут. Ингеборг сидела в самом дальнем углу, сжавшись в комок. Он снова видел ее плотную, крепко сбитую невысокую фигурку, вдыхал теплый запах волос, касавшихся его губ. Однако первые слова Тоно были:

— Что здесь происходит? Нильс жив?

— Жив, до завтрашнего утра.

Эяна, будь она на месте Ингеборг, сумела бы произнести эти слова с невозмутимой решительностью. У Ингеборг дрогнул голос, но на душе у нее сразу полегчало.

— Они связали нас, заткнули нам рты. Меня они решили на какое-то время оставить при себе, ты слышал? Подлецы, они поняли, что от Нильса им ничего не добиться. Сейчас он еще жив, лежит в трюме связанный. Они обсуждали между собой, как лучше всего расправиться с Нильсом, и он должен был все это слушать. В конце концов они решили, что лучшей забавой будет, если его повесить на рее. Завтра утром. — Она стиснула руку Тоно. — Не была б я христианкой, так, честное слово, с радостью бросилась бы в море.

Смысл последних слов ускользнул от Тоно.

— Не надо, — сказал он. — Я ведь не могу сделать так, чтобы ты не утонула. Ты окоченеешь в холодной воде и умрешь. Погоди, дай мне подумать, сейчас… Есть!

— Да?

Он почувствовал, что Ингеборг одерживает себя из страха, что надежда окажется напрасной.

— Ты сможешь тайком шепнуть Нильсу несколько слов?

— Не знаю. Постараюсь. Может быть, удастся, когда они выведут его на палубу. Они наверняка заставят меня смотреть, как его будут вешать.

— Понятно… Если удастся, то скажи, но так, чтобы никто, кроме него, не слышал: пусть не теряет мужества и будет готов драться.

— Тоно снова задумался, затем продолжал: — Нужно будет отвлечь их, чтобы они не видели, что происходит в море. Когда они станут надевать Нильсу петлю на шею, пусть сопротивляется изо всех сил. И ты тоже — кричи, дерись, кусайся, царапайся.

— Ты думаешь… Ты, правда, веришь, что у нас что-то получится? Я сделаю все, все, что ты хочешь. Господь милостив, Он… Господь пошлет мне смерть, когда я буду драться за тебя, Тоно.

— Только не это! Ты не должна рисковать. Если кто-нибудь бросится на тебя с ножом, плачь, умоляй, проси пощады. И держись подальше, когда начнется рукопашная. Ты мне нужна, Ингеборг, не тело твое — ты нужна.

— Тоно… — Она нашла в темноте его губы.

— Надо идти, — шепнул он. — До завтра.

Так же осторожно, как поднялся на борт «Хернинга», Тоно спустился в море. Платье Ингеборг намокло, когда она обняла Тоно, поэтому теперь она решила не выходить на палубу, пока одежда не высохнет, иначе матросы могли что-нибудь заподозрить. Спать ей совершенно не хотелось. Опустившись на колени, Ингеборг стала молиться:

— Пресвятая Дева Мария, Матерь Божия, Царица Небесная! Ведь ты тоже женщина, ты меня поймешь. Господь наш, Иисус Христос…

— Эй, потаскушка! Кончай скулить! Монахиней, что ли, себя вообразила? — заорал вахтенный.

— Меня-то пустишь в свою келью на девичью постельку? — подхватил тот, что сидел в вороньем гнезде.

Ингеборг замолчала, но тем более страстно взывала к небесам ее душа. Наконец вахтенные оставили ее в покое, их внимание привлекло что-то происходящее в море. Это приплыли дельфины. Не один и не два, а десятки дельфинов. Они кружили вокруг корабля и, похоже, не собирались уплывать. Светло-серое море было исчерчено белыми бороздами, спинные плавники дельфинов, подобно стальным мечам, яростно рассекали волны, маленькие глазки лукаво щурились, длинные морды словно бы насмешливо улыбались.

Матросы позвали на палубу Ранильда. Заспанный и хмурый, он поглядел на дельфинов, поскреб шею под лохматой бородой и сказал:

— Поганые твари, терпеть их не могу. Клянусь святым Петром, надо было вспороть брюхо тем двум водяным крысам. Чует мое сердце, что готовят они какую-то пакость… Ладно. Корабль топить вряд ли они вздумают, без корабля-то золото в Данию не привезешь. Да и подружка ихняя тут, сучка эта паршивая…

— Может, Нильса тоже приберечь про запас? Пригодится, когда вернемся в порт, — нерешительно предложил Сивард.

— Э, нет. Надо показать водяным ублюдкам, что с нами шутки плохи. Завтра крикнем погромче, чтоб далеко слыхать было, мол, Ингеборг-Треске не придется просто так болтаться на рее, мол, мы для нее кое-что получше придумаем, если эти водяные крысы не оставят нас в покое. — Ранильд поплевал на палец и поднял его кверху. — Ага, вот и ветра наконец дождались. Отлично. Завтра утром вздернем мальчишку и с попутным ветерком пойдем домой. — Он вытащил из ножен короткий меч и замахнулся на дельфинов, которые плавали вокруг корабля, окружив его живым кольцом. — Эй, вы, твари бездушные! А ну пошли прочь! Убирайтесь, покуда целы, в свои подводные норы! Скорей бы уж домой вернуться. Хороший христианин не болтается подолгу вдали от родного дома.

Близился рассвет. Дельфины все так же патрулировали в море вокруг корабля. Ранильд в конце концов пришел к мысли, что никакого вреда они кораблю не причинят. «Наверняка дельфины подосланы врагами-водяными, — подумал он, — они поди сдуру вообразили, что дельфины смогут что-нибудь пронюхать, а то и просто науськали чертовых тварей, чтобы досадить морякам».

Ветер мало-помалу крепчал. Волны вздымались все выше и все сильней ударяли в корпус «Хернинга». Звезды уже бледнели, и вдруг — непостижимо! — по небу пролетела стая диких лебедей.

С первыми проблесками зари звезды угасли. Небо на востоке посветлело, оставаясь на западе по-прежнему серебристо-серым. Там, в призрачной серой мгле, еще виднелась луна. Горбатые спины волн блестели, отливая синью и пурпуром; повсюду, насколько хватало глаз, море блистало, искрилось и вспыхивало зеленым огнем, точно пылающее в колдовской кухне алхимика пламя, в котором сгорают неведомые вещества. И, подобно пламени, волны беспокойно метались и внезапно взмывали ввысь, рассыпая искры брызг. Ветер свистел и завывал в снастях.