Кристофер Сташефф - Чародей поневоле (пер. В.М.Федоров) Страница 28

Он повернулся и медленно зашагал по коридору. С минуту Род смотрел ему вслед, а потом пошел за ним.

— Эта повесть долгая и запутанная, — задумчиво произнес Бром, когда Род догнал его. — А конец и начало и ядро ее — Туан Логайр.

— Король нищих.

— Да, — тяжело кивнул Бром. — Лорд Дома Хлодвига.

— И тот, кто любит королеву?

— О, да! — Бром откинул голову, закатив глаза кверху. — Тот, кто безусловно любит королеву, будь уверен, это он тебе скажет!

— Но ты ему не веришь?

Бром сцепил руки за спиной и затопал, опустив голову.

— Он либо правдив, либо самый великолепный лжец, а если он лжец, то он научился этому очень быстро. В доме отца его обучали только правде. И все же он лорд Дома Хлодвига, тех, кто утверждает, что правителя следует выбирать, как был избран, по крайней мере по их словам, древний король Хлодвиг — с одобрения тех, кем он правил.

— Ну, тут они малость исказили историю, — пробормотал себе под нос Род. — Но как я понимаю, их планы требуют стащить Катарину с трона?

— Да, и как же я могу тогда верить ему, когда он говорит, что любит ее? — Бром печально покачал головой. — Он самый достойный молодой человек, благородный и честный, и трубадур, который начнет воспевать вам красоты глазного зуба своей дамы столь же быстро, как выбьет шпагу из ваших рук своей рапирой. Он всегда и во всем был джентльмен, и в нем не было ничего от обмана.

— Похоже, ты знал его весьма хорошо.

— О да! Я знал, еще как знал! Но знаю ли я его теперь? — Бром испустил тяжелый вздох, покачав головой. — Они встретились, когда ей было только семь лет от роду, а ему только восемь, в замке милорда Логайра на юге, куда отец отправил ее для безопасности. Там встретились двое детей и резвились и играли — на моих глазах, ибо я должен был всегда стеречь их. Их было только двое их возраста во всем замке, а я… — он улыбнулся и горько рассмеялся, — .. я был чудом, взрослым, который был меньше, чем они.

Бром улыбнулся, откинув голову назад и глядя сквозь стены коридора на давно умершие годы.

— Они были тогда так невинны, Род Гэллоуглас! Да, так невинны и так счастливы! И он поклонялся ей, он рвал ей цветы на венок, хотя садовник бранил его. Ей докучает солнце? Он сделает полог из листьев! Она разбила хрустальный кубок миледи? Он возьмет вину на себя.

— Избаловал ее до испорченности, — пробурчал Род.

— Да, но он не первый разыгрывал для нее Тома Дурака, ибо даже тогда она была самой прекрасной принцессой, Род Гэллоуглас. И все же над их счастьем нависала темная мрачная тень — паренек четырнадцати лет, наследник замка и владений — Ансельм Логайр. Он смотрел на них с башни, следил, как они играли в саду, с кривящимся и крайне угрюмым лицом, и один он во всей стране ненавидел Катарину Плантагенет — почему, никто не может сказать.

— И он по-прежнему ненавидит ее?

— Да, и тем самым позволяет нам желать милорду Логайру долгой жизни. Почти пять лет ненависть Ансельма мучила его, но потом он, наконец, все-таки восторжествовал. Ибо лорды севера были подавлены, и отец призвал ее обратно к себе, сюда, в свой замок. И тогда они дали обет, Туан и Катарина, она в одиннадцать лет, он в двенадцать, что они никогда не забудут, что она будет ждать, пока он не придет за ней.

Бром печально покачал своей большой лохматой головой.

— Он приехал за ней, отрок девятнадцати лет, золотой принц, примчавшийся с юга на большом белом скакуне, широкоплечий, златовласый и красивый, с мускулами, заставляющими язык любой женщины заплетаться и прилипать к небу. Трубадур с лютней за плечами и шпагой на боку и тысячей экстравагантных похвал ее красоте. А его смех был таким же чистым, сердце таким же открытым, и характер таким же резвым, как и тогда, когда ему было двенадцать.

Он улыбнулся Роду.

— Ей было восемнадцать, Род Гэллоуглас, и жизнь ее была спокойной и гладкой, как летний ручей. Восемнадцать лет, и созрела для мужа, и голова полна легкомысленных призрачных мечтаний, коим девушка учится из баллад и книг.

Взгляд его стал острым, но голос остался мягким, странно разносившимся в гулкой пустоте.

— Разве у тебя никогда не было мечты о принцессе, Род Гэллоуглас?

Род ожег его взглядом и с трудом сглотнул.

— Продолжай, — сказал он.

Бром отвернулся, пожимая плечами.

— Что тут продолжать? Она полюбила его, конечно, какая женщина не полюбила бы? Он не знал, для чего существует женщина, и я готов поклясться, что и она тоже не знала, но могло выйти так, что вместе они выяснили бы; можешь быть уверен, что у них был верный шанс.

Нахмурясь, он покачал головой.

— Если бы случилось так, это увенчало бы последние дни ее юности, ибо именно той весной умер ее отец, и скипетр перешел в ее руки.

Он замолк, измеряя коридор шагами, и молчал столь долго, что Род почувствовал необходимость что-то сказать.

— Здесь нет никакой причины для ненависти, Бром О'Берин.

— О, да! Но выслушай конец сей повести, ибо только когда на ее голове оказалась корона, Катарина вдруг увидела, что Туан был младшим сыном, что он, таким образом, наследовал честь семьи, но не более. Она заявила тогда, что он не любил ее, что он только желал ее трона, что она больше не хочет его знать, и в гневе и презрении она отослала его прочь — без должной причины, как казалось, хотя только они двое могли знать правду об этом. Она изгнала его в Дикие Земли и объявила награду за его голову, чтобы он не вернулся, и предоставила ему жить там среди зверо-людей и эльфов или умереть.

Он снова замолчал.

— И милорд Логайр поднялся во гневе, — поторопил его Род.

— Да, — проскрежетал Бром, — а с ним его вассалы, и половина знати королевства заодно. Если Туан потерпел неудачу в своих ухаживаниях, то гнев и презрение он заслужил, молвил Логайр, но изгнание полагается только за измену.

«А разве это не измена? — горячо ответила Катарина. — Посягать на мою корону?»

Тогда Логайр встал высоко в холодной гордости и заявил, что Туан желал только любви Катарины, но слова его прозвенели в пустоте, ибо тот, за кого Катарина выйдет замуж, должен царствовать, и это-то и сказала ему Катарина.

Тогда Логайр печально проговорил, что его сын был не изменник, а всего лишь дурак, что ухаживал за глупым избалованным ребенком, и тут Катарина снова закричала бы «измена!», не помешай ей я.

— И все же ты говоришь, что она любит их, и Логайра, и Туана?

— Да, почему же еще такая резкость?

Бром снова замкнулся в молчании.

Род прочистил горло и сказал:

— Туан, кажется, не слишком долго оставался изгнанным…

— Да. — Углы рта Брома опустились. — Этот дурак будет неподалеку от нее — так он поклялся ей — даже если поплатится головой. Но с наградой за свою жизнь он должен жить, словно убийца или вор.