Геннадий Прашкевич - Шкатулка рыцаря (сборник) Страница 28

Пузур-Апшур

Элиль-нацир

Ашшур-дугуль

Ашшур-апла-идин

Лугаль-заггиси

Энетарзи

Эннанатум

Шаргалишар

Не забывая следить за дремлющим на крылечке бульдозеристом, Шурик прочел (по случайному выбору) еще несколько выписок.

…палец египтянина коснулся алого кружка, мягко продавил металлическую крышку, как бы даже на мгновение погрузился в странный металл, но, понятно, так лишь показалось, хотя Уну-Амон вдруг почувствовал: что-то произошло! Не могли неизвестные красивые птицы запеть – в комнате было пусто, а за окнами ревело, разбиваясь на песках, Сирийское море. Не могла лопнуть туго натянутая металлическая струна – ничего такого в комнате не было. Но что-то произошло, звук странный долгий раздался. Он не заглушил морского прибоя, но он раздался, он раздался совсем рядом, он действительно тут раздался, и Уну-Амон жадно протянул вперед руки: сейчас шкатулка раскроется!

Но про филистимлян не зря говорят: если филистимлянин не вор, то он грабитель, а если не грабитель, то уж точно вор!

Шкатулка темная, отсвечивающая как медная, но тяжелая больше, чем если бы ее выковали из золота, странная, неведомо кому принадлежавшая до того, как попала в нечистые руки ограбленного филистимлянина, эта шкатулка вдруг просветлела, будто освещенная снаружи и изнутри. Она на глазах превращалась в нечто стеклянистое, в нечто полупрозрачное, каким бывает тело выброшенной на берег морской твари медузы, не теряя, впрочем, формы. Наверное, и содержимое шкатулки становилось невидимым и прозрачным, потому что изумленный Уну-Амон ничего больше не увидел, кроме смутного, неясно поблескивающего тумана.

А потом и туман растаял.

Шкатулка!

…рыцарь Андрэ де Дюрбуаз много слышал о мерзостях грешного города.

Он слышал, например, что жители Константинополя бесконечно развращены, что сам базилевс бесконечно развращен, а многочисленные его священнослужители давно отпали от истинной веры. Они крестятся тремя пальцами, не верят в запас божьей благодати, создаваемой деяниями святых, они считают, что дух святой исходит только от Бога-отца, они унижают святую Римскую церковь, отзываясь о ней презрительно и равнодушно, а своего лжеимператора насупленного Мурцуфла равняют чуть ли не с самим Господом-богом, тогда как сей ничтожный базилевс часто, забывая властительное спокойствие, отплясывает в безумии своем веселый кордакс, сопровождая пляску непристойными телодвижениями.

Грех! Смертный грех!

Город черной ужасной похоти!

Палец рыцаря Андрэ де Дюрбуаза как бы погрузился в прохладный металл.

О, дьявольские штучки! Под пальцем рыцаря шкатулка странно изменилась.

Долгий звук раздался, будто вскрикнула райская птица, а может, дрогнула напряженная до предела струна, сама же шкатулка при этом начала стекленеть, мутиться, но и очищаться тут же, как очищаются воды взбаламученного, но быстрого ручья. Она на глазах бледнела, ее только что плотное вещество превращалось в плоть морского животного медузы, только еще более прозрачную. Рыцарь Андрэ де Дюрбуаз увидел смутную игру стеклянных теней, призрачных вспышек, таинственных преломлений, отблесков, то кровавых от близкого пожара, то почти невидимых, лишь угадываемых каким-то непрямым зрением в дьявольской, несомненно, не Господом дарованной игре.

Потом таинственная шкатулка исчезла.

Она будто растаяла в его руках. «Спаси нас Бог!»

Рыцарь Андрэ де Дюрбуаз торопливо осенил себя крестным знамением.

Если бы не навалившаяся усталость, если бы не ноющие от боли мышцы, усталое тело, он покинул бы виллу, в которой так откровенно хранятся вещи явно не божественного происхождения, но рыцарь устал. Он первым ворвался в осажденный Константинополь, и он устал, а город нечестивых ромеев шумно горел от стены до стены, и все лучшие здания и виллы давно были захвачены другими святыми пилигримами. Поэтому рыцарь Андрэ де Дюрбуаз еще раз прошептал молитву, отгоняя дьявольское наваждение, и громко крикнул оруженосцев, всегда готовых ему помочь.

«Барон… Барон…»

Продам ненасиженное яйцо динозавра средних размеров.

Наконец-то разумное предложение.

Что-то хрустнуло, зашуршало, Шурик насторожился.

В пустой стайке под сеновалом, где и мыши, похоже, давно не водились, раздался осторожный подозрительный шорох. Возможно, человек… Возможно, собирается подняться…

Шурик быстро огляделся.

Прелые веники, ссохшееся тряпье, бумаги.

В конце концов, можно сыпануть в глаза сухой землей.

«Не дури…»

«Роальд!» – изумился Шурик.

«Не дури… – негромко повторил Роальд, бесшумно укладываясь рядом на мумифицированный чекистский кожан. Наконец-то на Шурика пахнуло холодной жесткой уверенностью. – Вот возьми…»

Табельное оружие, ПМ, пистолет Макарова, зарегистрированный на имя Шурика, но хранившийся у Роальда.

«Зачем он мне?»

«Некогда объяснять».

Свидетели, второго июля принимавшие участие в свадьбе со стороны жениха, срочно дайте о себе знать.

Сжимая ПМ в руке, Шурик прильнул к щели.

Иван Лигуша продолжал спать. Ничто не трогало бывшего бульдозериста.

Да ничто в мире и не менялось. Душная жара смирила даже воробьев, облепивших ту сторону березы, что была обращена к улице.

Но скрипнула калитка, и Шурик еще раз изумился.

Он ждал Костю-Пузу, бандитов с обрезами, на худой конец, парочку злобных алкашей, а калитку открыла Анечка Кошкина. Маленькая, рыжая, в цветастой нарядной кофточке. Очень по-женски поправила короткую юбку, коснулась рукой волос.

«Такой нож нельзя не пустить в дело…» – шепнул Роальд.

Шурик и сам увидел. Решительным движением человека, принявшего важное решение, Анечка Кошкина извлекла из целлофанового пакета и сунула под нижнюю ступеньку крыльца огромный нож самого ужасного вида. Не какой-то там подарочный хрустальный рог, а настоящий боевой нож. И сама Анечка не выглядела сейчас вертлявой, как шестикрылый воробей. Выглядела скорее как леди Макбет. Видел Шурик такую пьесу. С печалью и нежностью глядя на спящего Ивана Лигушу, она тихонько присела на ту же ступеньку, под которой спрятала нож. Что-то ее томило. Яркие губы болезненно кривились. Она то и дело водила рукой по красивым своим коленам, едва прикрытым юбкой.