Ольга Хованская - Радужные анаграммы Страница 28

Пространство нестерпимо запылало зеленым и желтым. Так ярко, что даже включенный верхний свет не мешал ясно видеть все оттенки и переливы. И вдруг я заметил внизу, почти у самого пола, „анаграмма“ постепенно стала приобретать все более отчетливый густой темно-красный оттенок.

Я видел, как Реджинальд судорожно сцепил пальцы обеих рук. По массивному столу пробежала трещина. „Анаграмма“ Изоморфизма погасла. Багровый туман оседал еще некоторое время, бледнел и, наконец, полностью растворился в душном воздухе Зала Заседаний.

Реджинальд молчал. Он держал выразительную паузу, видимо, ожидая реакции из зала.

А в зале повисла пронзительная тишина.

Сейчас встанет Гарольд. Вон, ноздри раздуваются, лицо бешенное. И тогда дело не ограничится фразой типа: „Ау, Биркенау! Отвечать будем, нет?“ Потом Гарольда выведут из зала, а еще потом его выкинут с должности заведующего отделом. Через день или два о сегодняшнем заседании скажут, что профессор де Краон сделал обалденный доклад о космических струнах, и что Гарольд опять по несдержанности закатил истерику.

А что Биркенау прямо обвинили в плагиате, никто даже и не заикнется.

Обычная практика наших Ученых Советов. Какие бы удивительные веще не были показаны, какие бы великолепные теоремы не были доказаны — никто из присутствующих здесь не продолжит тему плагиата Биркенау, Заведующего Главной Лаборатории. Инстинкт окажется сильнее любых впечатлений… Реджинальд не мог знать, что просто обвинить, пусть даже прямо в лицо, окажется недостаточным.

Все молчали. Реджинальд упрямо держал паузу. Его сил больше ни на что не оставалось. Биркенау делал вид, что очень занят разговором с техниками „Аналитика“.

И тогда я сделал самую большую глупость в своей жизни. Я встал и сказал:

— Профессор Биркенау. Как живой классик и общепризнанный автор „радужных анаграмм“, будьте любезны, проясните ситуацию.

— Я никому слова не давал! — рявкнул Биркенау, оторвавшись от мониторов „Аналитика“.

— Любые вопросы из зала были Вами разрешены, профессор Биркенау. Профессор де Краон обвиняет Вас в плагиате — извольте ответить!

Неуверенный шепот пробежал по залу.

С места поднялся Танака.

— Сегодня я увидел полные и ясные схемы всех „анаграмм“, которые нам любезно представил профессор де Краон. И это именно то, что Вы, профессор Биркенау, никогда не могли показать, — сказал он, — думаю, что выражу общее жгучее любопытство и недоумение, спросив Вас, на что Вы вообще рассчитывали, не понимая до конца эту работу и выдавая ее за свою?

— А Вы вообще здесь не работаете! Как впрочем, теперь уже и Вы, доктор Вуд! — проорал Биркенау.

— Соблюдайте порядок! — вступил в разговор молчавший до сих пор второй со-председатель сегодняшнего заседания. Он был председателем на защите Алоиса.

— На что я рассчитывал, спрашиваете вы меня!? Я вам скажу, на что я рассчитывал! Я рассчитывал на честное слово этого, как я ошибочно полагал, честного человека. И на астрономическую сумму денег, которую я ему заплатил!!! — Биркенау в ярости повернулся к де Краону, — значит, для тебя уже ничего не значит наша договоренность!? Появился этот… этот возмутитель спокойствия, этот… чертов Гарольд, со своими безумными идеями и все!? И почему я не выкинул его из института!? Ведь мог же в свое время, вполне мог, и не сделал такой простой вещи!! А вы, вы оба не считаетесь ни с какими правилами! Институт и моя Главная Лаборатория — это не арена для упражнения ваших гениальных мозгов!!!… Коридоры института — не место для танцевальных упражнений!!! Не превращайте уважаемое заведение в послушный любым вашим прихотям балаган!!!… А ты, Реджинальд… ты…. да ты просто гнусный мерзавец и лжец… Правила поменялись, старые договоренности сменились новыми… Да как ты смеешь так со мной обращаться!? Кто ты такой вообще!? Кем ты себя возомнил!? Наемник!! Наркоман чертов!!

— Биркенау!!! Немедленно покиньте Зал Заседаний!!! — заорал председатель, вскочив с места. Его последние слова потонули во всеобщем шуме.

Реджинальд все также стоял, упираясь руками в стол.

— Браво, Реджинальд!! — орали с галерки, перекрикивая шум гомонившей толпы.

— Поздравляю Вас, Реджинальд. Просто блестяще. Я всегда подозревал, что „радужные анаграммы“ — это Ваших рук дело. И не я один это подозревал. Создание космической струны в лабораторных условиях — о таком теоретики по суперструнам и мечтать не могли. У меня просто нет слов!…

Это был директор Европейского Космологического Сообщества.

В толпе снова мелькнуло лицо Танаки. Он улыбался.

— Браво, Реджинальд!

— Браво!!!

— Браво, Реджинальд…

…Я шел к Реджинальду. Я плохо соображал, что делаю. Я шел как в тумане. Навстречу мелькали веселые лица. Казалось для них все встало на свои места. История Биркенау закончилась. Я слышал обрывки разговоров — о суперструнах, о космических струнах, о новых моделях, о новых наблюдениях по поиску космических струн… Угол зала вернул свою первоначальную конфигурацию. Вахтер и заместитель директора по хозяйственной части о чем-то объяснялись с председателем, указывая на то место, где стояли бронзовые часы, и с недоумением разглядывая покореженную металлическую облицовку стен…

— Реджинальд…

Его лицо приобрело восковой оттенок. Бескровные губы плотно сжаты. Глаза тускло-серые, как мертвые. Просто посмотреть на меня далось ему с невероятным трудом.

— Не… подходи… ко… мне… Сашенька… не… подходи… пожалуйста… не… подходи… ты… не найдешь… что ищешь… не… подходи…

Его глаза гасли. Из ноздрей и изо рта потекли струйки крови.

Было поздно. Хотя почему поздно? Ведь я этого хотел. Я ждал этого. Он нарушил слово, данное в свое время Биркенау, и я почему-то с уверенностью ждал, что он также нарушит слово, данное Гарольду, и использует „анаграммы“. И Гарольд должен был это понять, должен был помешать. Мы знали, к чему это может привести, и ничего не сделали заранее, не остановили. Мы уже поступили жестоко, хуже уже не будет. Может, я теперь поступал еще более жестоко? Но мне почему-то казалось, что Реджинальд тоже этого хотел… или нет. Конечно, нет! Это я, я пытался хоть как-то оправдать отвратительное любопытство! Но мне уже все равно. Я жаждал откровения, я мучительно жаждал его „миров“, познания структуры Вселенной и власти над ней. Я безумно жаждал того, чего был лишен, и, знаю, буду лишен, всю свою серую жизнь. Если бы он не знал структуры, он никогда не смог бы создавать свои „анаграммы“!! А я видел, случайно, не знаю, как и почему, но я видел, я подсмотрел как вор, я догадался, к чему он с детства стремился, я видел начало создания Структуры Мироздания, и теперь я хотел увидеть все до конца!