Андрей Сердюк - Вложения Второго Порядка Страница 28

- Костя, ты откуда взялся? - решил всё-таки выяснить успокоившийся Зотов.

- Из дома.

- Значит - из дома. Хорошо... А объясни, братела: кто тебе приказал меня отсюда забрать?

- Шурик. И не приказал, а попросил.

- Какой Шурик?

- Шурик Найман, корешок мой. Друг детства... Он сейчас в Бельгии проживает.

- И этот Шурик срочно прилетел из Бельгии, что бы отправить тебя за мной?

- Зачем так сложно? Шурик полчаса назад позвонил из Афлигема, объяснил, где тебя найти, и попросил устроить на ночь.

- А зачем?

- Что зачем? Дима, я сам не очень в теме... Меня попросили - я сделал. Я попрошу - Шурик сделает. Дружба. Фернштейн?

- А Шурику я зачем?

- Зачем ты ему... Да на хрен ты ему не нужен! Ему мыло пришло. Тридцать три минуты тому... От партнёра... Шура - он шахматист. Его партнёр по шахматам и обратился с такой вот просьбой - тебя приютить.

- Ну, а шахматиста этого, где и как найти? - начал злиться Зотов.

- Да я почём знаю? Он же виртуальный партнёр-то... Кто ж его знает, где он обитает, чего он там моргает и как его зовут. Может зовут его - Морфеус, может Кокаинеус... Ты расслабься, Дима. Вид у тебя какой-то бледный. Видать тебе досталось сегодня. Ты бы отключил мозги-то на время.

- А куда мы едем?

- Куда едем? В студию. Домой нельзя, извини, - семья ночует. Так что, - в студию.

Вокруг бушевала вода, и было её много, как в фильмах режиссёра, который видел ангела.

И жёлтая подводная лодка Кастета уже полностью погрузилась в эту стихию, но её кэп уверенно держался избранного фарватера, и шёл курсом на родную гавань, избегая чужих фиордов.

25.

Какие навороты присутствовали в студии, - не увидишь. А унюхать - унюхаешь.

Здесь душевно пахло: нагретым до готовности порваться пасеком; изжаренной на лампах древнего усилителя пылью; магнитной лентой, подклеенной вонючим ацетоном; застывшей на острие паяльника канифолью; кислым пивом, оставшимся со вчерашнего на дне бутылки; скинутыми на чёрный день в жестяную банку из-под лечо болгарского концерна GLOBUS бычками; туго натянутой на обручи барабанов кожей; и чем-то ещё, навязчиво-активным, смахивающим на одеколон "САША" - короче, убойно пахло прошлым.

И этот эклектичный коктейль жестоко отбрасывал сознание в невероятные времена, когда мы ещё любили друг друга; когда слово "брат" не ассоциировалось со стрельбой зарядами из нарубленных гвоздей; когда хоккей не был в России новой бедой; когда дешевизна сигарет Newport равно кубинского рома Havana Club обеспечивалась высокими ценами на советскую нефть; когда БГ было паролем, а ГБ отзывом; когда звук был осязаемым виниловым бугорком, а не виртуальной последовательностью нулей и единиц; когда Смоки разрешалось перемотать только для того, чтобы поставить бабину с братьями Гибсон; когда последний звонок в школе по времени совпадал с первым приводом в ближайшее районное отделение; когда первая битва с головоломкой бюстгальтерной застёжки была проверкой перед первым походом рук в нежные девичьи тайны; когда всё, собственно, что было было первым... И, как обнаружилось в последствии, единственно настоящим.

Такой вот ностальгией по затонувшей Атлантиде тюкнуло в подорванное последними событиями сознание Зотова, пока он находился в незнакомой знакомой пахучей темноте.

Костя включил свет. Надо ли говорить, что студия нарисовалась именно такой, какой и представлялась?

И Зотов тут же вычислил в углу старенький диван модели "мечта голодного клопа", а хозяин подошёл, с целью открыть, к единственному мутному оконцу, соединяющему этот уютный тёплый полуподвал с тревожным, и насквозь промокшим, внешним миром.

- Как там? - спросил Зотов, свалившись на диван.

- Волны мокрого шифера валом девятым рванули по городу.

- А молний ломаные спицы присутствуют?

- Присутствуют... и, вообще, впечатление такое, будто Фет с Тютчевым дерутся, оба в сиську пьяные.

- Хорошо.

- Ещё бы!

- У тебя, Костя, извини за наглость, выпить чего-нибудь не найдётся? Чуть-чуть... пару капель...

- Ты о водке? Брось, Димон - не пробьёт. Я тебе сейчас свой фирменный отвар сварганю. Отвар сказочный из трав волшебных.

И Костя по-хозяйски засуетился: достал металлический электрочайник, добыл в него воду, но прежде чем включить в розетку, - плеснул водицу в керамическую плошку на какие-то светло-коричневые пятнистые камешки.

- Живые камни, - пояснил он. - Вид - литопс лесли. Память о Карлосе нашем.

- О Кастанеде?

- Конечно. Специально за ними в Киев летал, - один дилер, по имени Кудря, их там толкает. Представляешь, до сих пор толкает... И, что интересно, - место у него притёртое, не без мистики место - брусчатка на Андреевском спуске, как раз напротив дома Михаила Афанасьевича.

- Ну, и как камешки?

- Брось, - пустое. И дорогие, и большое количество требуется. Не для внутреннего употребления содержу, - как память храню. О времени славном и бытие содержательном.

- Понятно... Всё с вами понятно, гражданин Кастет.

- Что - понятно? Понятно ему... Всё, Димон, уже в прошлом. Время ломает. Ломает... Ох, как ломает! Всё не то и всё не так... И ничего не понятно... Как пошатнулась в августе девяносто первого вера в славное учение дона Хуана, - ну, в то, что оно единственно верное, а потому - непобедимое, так и пошло всё сикось-накось - вырви- выбрось! Ломка началась страшенная! Разве не так?... Так!... А уж, когда в девяносто третьем, тогда - в октябре, сторонники потребления грибочков псилоцибе пересрались с приверженцами пользования кактусов лофофора, совсем худо стало. Ой, худо! Помнишь, как расстреляли теопанакатлисты пейотлистов из своих одноразовых танков, а в итоге - что?

- Не помню, я в эти дни в карауле был.

- А я помню! Они-то все при своей ханке остались, а мы Мексику потеряли! В душе и венах. Хлынули в страну долбанный героин, да грёбанный кокаин, и убили они на пару всю романтику в народе на хрен! Старики - те на ностальгию подсели, а молодёжь - на эту дрянь через скрученного в трубочку Беджамина Франклина, да общаковый шприц... С последними вообще худо. Совсем, согласись, худо. Жаль пацанов... И музыка у них какая-то сранная, и по жизни у них всё без тепла, но с вые... Как нормативно-то сказать?

-- С немотивированными претензиями.

-- Верно, амиго! Верно. Клубная культура, - твою мать! Хотя, может быть, это я просто пердуном старым незаметно для самого себя становлюсь. Время-то катится... И это моё возмущение суть старческое брюзжание... А? Два взрослых сына у меня... Ладно, амиго. Оставим это...

- Разные они - пацаны-то... И по жизни сегодня всяко бывает... Просто раньше всё понятней было: в земле была нора, в норе жил хоббит...

- Но кактусы-то были зеленей...

- Костя, а Костя, - Зотов скинул свои новые мокасины и с блаженством вытянул ноги, - объясни мне, дураку, почему бедной Мексикой, где душно, потно и пусто, бредят все американские отморозки и наши постаревшие хиппари-умники?