Леонид Пузин - Рассказы (сборник) Страница 28

Да, во времена Первой Звёздной Экспансии, до открытия МС, пропало, ничего не сообщив о своей участи, четырнадцать кораблей, но ведь на межзвёздных расстояниях даже лазерная радиосвязь крайне ненадёжна, так что — ничего удивительного. Однако, следует отметить, легенды о Пустотниках родились не в те героические годы, не среди первопроходцев, а позже, когда люди научились управлять гравитацией и открыли возможность через шестимерный континуум мгновенно передавать сигналы на любые расстояния, то есть — примерно через сто лет после начала Второй Звёздной Экспансии.

Между тем, капитан заговорил о мерах, которые он собирается предпринять в связи с окружившими "Голубой Карбункул" фиолетовыми призраками. Нет, по словам Кондратия Джегоши, сама по себе оптическая иллюзия не заставила бы его объявить общую тревогу — опасным капитану представлялось подобие электрических разрядов, удары которых почувствовал и он сам, и бывшие в ходовой рубке штурман и экзопсихолог. Да, мгновенные, почти безболезненные удары, но если они будут повторяться, кто знает, к каким последствиям это может привести? Поэтому капитан распорядился, чтобы главный врач их экспедиции Алиса Пьяных немедленно занялась обследованием всех, подвергшихся таким ударам, и как можно быстрее доложила о полученных результатах.

Всё ещё держащиеся за руки Алиса и Рувим переглянулись: разряды, прошедшие через их тела, нельзя было назвать почти безболезненными. Да, они не причинили значительных физических страданий, но судорога, тряхнувшая врача и ксенобиолога, была весьма чувствительной и достаточно неприятной. Что же — дело в индивидуальных особенностях организмов? Или — в автономной защите, которой были снабжены ходовая рубка, пассажирский отсек, оранжерея и ещё несколько секций корабля, но которой не имелось в обзорном зале?

Чтобы ответить на эти вопросы, требовалось узнать реакцию как можно большего числа людей, ощутивших загадочные разряды, и Алиса решила начать порученное ей обследование с расспросов соседей по отсеку. Но не успела она обратиться к тревожно уставившемуся в обзорный экран астроэтологу Наде Гаприндашвили, как, будто бы выплыв из огромного экрана, по всему пространству обширного пассажирского отделения подобно гигантской бабочке запорхала лиловая тень.

После, сравнивая показания пассажиров и членов экипажа, Алиса пришла к выводу, что, также как и её, волю людей парализовали не неведомые земной науке энергетические разряды, а мучительное ощущение пустоты, бессмысленности, ненужности человеческого бытия. Всем, кого коснулась порхающая лиловая тень, отчаянно захотелось немедленно умереть — разом прекратив отвратительно затянувшуюся, называемую жизнью, агонию. Умереть, не быть — раствориться в океане изначального безличностного счастья.

Слава Богу, явившись в ходовой рубке, фиолетовый призрак задержался в ней лишь на несколько мгновений, не успев капитана и штурмана в пучину мировой скорби погрузить с головой — пришедший в себя Кондратий Джегоши чисто рефлекторным движением на полную мощность (на 1200 g!) врубил главный двигатель. И он заработал! За кормой "Голубого Карбункула" полыхнуло бело-фиолетовое пламя, автоматически включился основной генератор антигравитации, компенсируя сумасшедшую перегрузку — корабль рванулся прочь, от пленившей его протозвёздной туманности. Увы, победная песнь главного двигателя звучала недолго — сорок одну секунду. Глянув на мониторы, капитан не поверил своим глазам: Т-поле свернулось не в пяти, а в шестимерном континууме! Что же, легенды о "замороженном" кварконии — отнюдь не легенды, а суровая реальность?

Смятённые мысли Кондратия Джегоши немного успокоил будничный голос штурмана:

— Капитан, наша скорость увеличилась на 592 километра в секунду. Жаль, что эти чёртовы фиолетовые отродья не позволили главному двигателю проработать ещё двадцать секунд — тогда бы хватило скорости, чтобы оторваться от этого грёбаного облака!

Несмотря на совершенную антигравитационную систему, все, бывшие в пассажирском отсеке, почувствовали, как рванулся на простор оживший "Голубой Карбункул" — 1200 g не шутка, при обычном градиенте в 10 g кораблю, чтобы выйти на такое ускорение, требовалось две минуты, и как бы чётко ни сработала автоматика, "остаточная" гравитация изрядно тряхнула всех. В сложившейся ситуации — к их огромному облегчению: едва "Голубой Карбункул" рванулся из плена протозвёздной туманности, исчезла гнетущая даже не ужасом, а отвращением к жизни лиловая тень, люди начали медленно приходить в себя. Алиса уткнулась лицом в широкую грудь Рувима и судорожно разрыдалась; ошеломлённый ксенобиолог, утешая возлюбленную, растерянно гладил её по голове, повторяя как заклинание: мы живы, Алисонька, живы и будем жить. Главное, Алисочка, нам снова хочется жить!

К сожалению, победная песнь главного двигателя продолжалась всего сорок одну секунду, и когда она смолкла, сердца вернувшихся из ада людей опять сжала мучительная тревога: а что, если фиолетовый призрак вот-вот объявится вновь?! Вновь сдавит их души невыносимым отвращением к жизни?! Правда, в глубине у каждого теплилась надежда, что "Голубому Карбункулу" хватило сорока секунд предельного ускорения, чтобы разорвать цепи притяжения гигантского газопылевого облака, но…

…взволнованный голос капитана лишил людей этой надежды: чтобы достичь "скорости убегания" кораблю не хватило всего-то двухсот сорока километров в секунду, но, к несчастью, не было никаких шансов "добрать" эти недостающие жалкие две с половиной сотни километров, ибо "замёрз" кварконий.

Успокоенная возлюбленным Алиса вновь заплакала, Рувим, утешая, вновь стал гладить её по голове — в пассажирском отсеке вновь сгустилось предчувствие беды. Понимая, какие безрадостные эмоции могло вызвать это сообщение, капитан поспешил информировать вверенных его попечению людей, что, как наконец-то зарегистрировали приборы и рассчитал главный компьютер, фиолетовые призраки никакие не призраки, а всего лишь двумерные проекции неких эн-мерных сущностей. И, как ни странно, это заявление Кондратия Джегоши значительно приободрило вновь впадающих в отчаяние пассажиров и членов команды: иметь дело с высокоорганизованным сознанием — при всей непонятности и непредсказуемости этого сознания — всё-таки лучше, чем зависеть от милости злобных по определению адских выродков. Почему-то никому не пришло в голову, что иное чужое сознание может быть куда страшней доморощенной нечисти. Возможно, потому, что людям до сих пор ещё не приходилось иметь дела с высокоорганизованным чужим сознанием? И об ином разуме человечество судило исходя только из общетеоретических соображений? Бессознательно, при всех отличиях, полагая его подобным людскому?