Кристофер Сташефф - «Если», 1996 № 01 Страница 28

— Сперва просвети меня.

— Они путешественники-исследователи, близкие к вам по культуре. Своего рода репортеры. Так сказать, освещают вселенские события для своих сородичей. В их системах…

— Системах?

— Да, это обитатели двенадцати солнечных систем в Малом Магеллановом Облаке, впервые дерзнувшие добраться, в исследовательских целях, до Млечного Пути.

— И они не стремятся нас поработить?

— Никоим образом. Они отвратительно честны.

— Тогда зачем, по-твоему, они пожаловали сюда?

— В их экзоскелетах есть узлы для связи с корабельным биокомпьютером. За последние два дня они перестали понимать его сообщения. Они приземляются, чтобы собрать ДНК определенных насекомых и вырастить новый компьютер.

— И ты даруешь мне способность понимать их речь?

— Не испытывай мое терпение, смертный. Разумеется, я исполню все условия контракта.

Сиир негромко заржал и исчез. В сумеречных потоках воздуха что-то замерцало, затем мерцание стало обретать контуры твердого тела, и наконец тело материализовалось. Корабль был большим и массивным, явно не предназначенным для полетов в атмосфере, и переливался всеми цветами радуги. Представьте себе изящные крылья бабочек, острые суставы кузнечиков, блестящую брюшную броню жуков, щетинистые ноги тарантулов — и все это разъято, перемешано, а затем собрано заново Сальвадором Дали. Корабль был на глаз футов девяносто в длину, а в высоту достигал по меньшей мере десяти футов. Он опустился на песок, раздавив при посадке два кактуса, и, казалось, дышал с помощью небольших мембран, рассеянных там и сям по корпусу. И был прекрасен — хотелось бы мне получше владеть пером, чтобы передать исходившее от него ощущение чужеродности.

Когда я стал приближаться к кораблю, он вытянул мне навстречу какие-то усики и антенны, попутно испустив одуряющий запах роз. Я подошел к пришельцам ярдов на двадцать и воскликнул на их языке:

— Привет вам! Мы ожидали вас, и потому руководство моей планеты запрограммировало меня на ваш язык. Я выступаю вашим единственным собеседником, поскольку другие представители моей расы заняты иными делами.

Я произнес эту речь, щелкая, стрекоча и позванивая, как камертон. Ответ прозвучал в той же манере:

— Привет! Я/мы питаю/питаем благоговение перед вашей наукой, успешно предсказавшей мое/наше прибытие и воссоздавшей мой/наш язык. Я/мы надеюсь/ надеемся, что окажусь/окажемся не столь примитивной расой, чтобы не иметь сведений для обмена. Я/мы рад/рады, что ваша планета решила вступить со мной/ нами в контакт.

— Я/мы, — подхватил я, — уверен/уверены, что у нас найдется чем обменяться. Каждая разумная раса идет своим путем и совершает свои открытия. Разумеется, поскольку мы продвинулись в развитии дальше вас, вам надлежит выступить с идеями для обмена первыми.

Засверкали вспышки. Мэтт бегал вокруг корабля, снимая все что можно моей фотокамерой.

— Прежде всего я/мы приношу/приносим извинения, что мои/наши сенсоры не сумели уловить из космоса признаки вашей цивилизации. Ныне все работает более или менее исправно. Давайте как следует рассмотрим друг друга. По форме ваших глаз я/мы догадываюсь/догадываемся, что наши расы воспринимают световые волны примерно одинаковой длины.

Близ центра корабельного корпуса раскрылось отверстие. Две атмосферы, их и мою, разделяла толстая защитная стенка слюны, — по крайней мере, это выглядело как слюна. Потребовалось секунд пять, пока я сумел отличить инопланетян от органической начинки корабля. Один присосался шестью из своих восьми ног к потолку шлюзовой камеры. Другой стоял выпрямившись, на двух ногах. Существа светло-оранжевого цвета напоминали, пожалуй, жуков-скарабеев. Только там, где у жука должна быть голова, колыхалась складчатая розовато-лиловая масса. От одной «головы» к другой тянулись осклизлые канаты. Когда они говорили, можно было заметить вибрацию верхних суставов передних ног. Они задали вопрос:

— Зачем ваш товарищ слепит нас ярким светом?

Я хотел ответить: «Он производит запись нашей встречи», — но обнаружил, что в чужом языке нет слов, различающих «он» и «она», а в сущности нет местоимений, отделяющих индивидуумов друг от друга. Вероятно, их разум — это мозг-улей. В конце концов я сказал:

— Другой я делает запись вашего появления химическим способом.

Вся фраза уложилась в два коротких свистка. Концепция фотографии им, по-видимому, была известна.

— Мы тоже сделаем аналогичную запись.

От корабля отделилось щупальце, и на его кончике замигало нечто, похожее на человеческий глаз.

Остаток дня я провел, собирая информацию для своих статей. Внеземляне действительно представляют собой мозг-улей — они соединяются друг с другом отростками, заключенными в защитную слизистую оболочку. На родных мирах они обычно сосуществуют группами по двадцать три — двадцать семь особей. Однако самое важное, с точки зрения их культуры, предприятие — собрать как можно больше особей в пространственно-временную машину и отправить в иной из родных миров. Там особи рассоединяются, чтобы как можно быстрее вступить в связь с местными группами, — чем больше таких связей, тем лучше. Широко рассылаются исследовательские экспедиции с тем, чтобы коллективный мозг получал все новые и новые факты. Так, собственно, и был установлен верхний предел объединения — двадцать семь: чуть больше — и согласие внутри группы нарушится, что повлечет за собой ее распад, воспринимаемый как нечто омерзительное.

Внеземляне — мастера органического конструирования. Зачастую в своих исследовательских экспедициях они сооружают для себя тела, подобные местным формам жизни. Так им легче запечатлеть сущность иных созданий с тем, чтобы передать новое знание коллективному мозгу. Данное путешествие началось тысячу земных лет назад и завершено покамест лишь на четверть. В нынешнем своем виде раса создана искусственно — гибрид из пробирки, полученный скрещиванием двух рас из разных миров и почти ничем не обязанный естественному отбору. Но вы ведь и так знаете все это, и гораздо больше. Вы же читали мои статьи. Или не читали?

Я нажимал на клавиши до поздней ночи, заполняя дискету за дискетой, и то и дело посылал Мэтта в ближайшую лавочку, открытую круглые сутки, за шипучим пивом. Он был только счастлив, что его неуемная непоседливость обрела какую-то конкретную цель. Позже я спросил, не согласится ли он вычитывать мои сочинения, — или в состоянии беспрерывного бодрствования, навязанном ему Сии-ром, это неосуществимо?

— Движение может принимать разные формы, — ответил он. — Вовсе не обязательно ходить, или ездить на автобусе. Это могут быть грезы наяву, разговоры с самим собой, судороги любого рода. И вообще любое бессмысленное, повторяющееся действие. Так что вычитывание текста — тоже движение.