Журнал «Если» - «Если», 2007 № 02 Страница 28

Завлечь нас на очередную, малобюджетную и доморощенную, версию «Экзорциста», использовав в качестве приманки летающий гроб, красавицу-оборотня — затея почти безнадежная. Видимо, понимая это, креативная команда «Ведьмы» делает нестандартный ход: нам дают понять, что смотреть мы будем не просто вариацию голливудского мистического трэша, а римейк нашего советского «Вия», фильма, получившего культовый статус у зрителей всех возрастов. Добавлю (к сожалению, во вторую очередь), что магнитом для зрителя остается и сам гоголевский рассказ, с его редкостным сочетанием леденящего ужаса и искрометной иронии.

«Вий» (1967) К.Ершова и Г.Кропачева долгое время разделял судьбу тех жемчужин нашего жанрового кино, которые именно в силу своей «жанровости» не могли быть причислены к шедеврам. В советские времена фильмом не козыряли на фестивалях и ретроспективах: считалось, что иностранцев такие ленты не заинтересуют. Зато пару лет назад на семинаре по российской кинофантастике в университете одной из западноевропейских столиц кадры из «Вия» вызвали восторг: всех поразило органичное слияние куравлевского комизма с нешуточным саспенсом. Несмотря на преобладание павильонных съемок, в старом фильме ощущается смачный вкус гоголевской Малороссии, а «данс макабр» бутафорских монстров, созданных командой Александра Птушко, даже сегодня выглядит не слабее, чем вакханалия вампиров в хорроре «От заката до рассвета» Родригеса.

Вполне понятно, что, пересаживая «Вия» на американскую почву, создатели «Ведьмы» напрочь лишали его благодатного этнического «чернозема». Из диалогов безвозвратно ушел юмор, подкосились опоры сюжетной логики, Так, например, здравомыслящий зритель не может уразуметь, что принуждает главного героя три ночи служить столь ненавистную ему мессу? Даже в вымышленном захолустном Каслвилле люди должны жить сообразно нормам американской цивилизации. Когда мрачный усатый шериф (Лембит Ульфсак) с интонациями своего столь же мрачного и усатого предшественника (Алексея Глазырина в роли сотника, отца панночки) говорит, что священник обязан провести возле гроба три ночи кряду, а его подчиненные-копы снаружи запирают церковные ворота, это выглядит попросту дико.

Малоубедительна и история с перевоплощением героя-журналиста в священника. Чувствуется, что создателям фильма она была позарез нужна для «морали». Журналист Айвэн, человек неверующий и легкомысленный, надевает сутану в целях камуфляжа — вроде бы пытаясь поближе подобраться к героям своего скандального сюжета, но потом проникается благочестием и избавляется от своего прежнего «я». Морализующий подтекст — вещь далеко не лишняя даже в трэше, Отрадно, что им не пренебрегли и в «Ведьме», но уж больно неискусно, на живую нитку все смётано! Если позаимствованный у мертвого священника костюм позволил герою так преобразиться, то, может быть, его следовало сделать не журналистом, а актером? Ведь согласно расхожему мнению, актеры — народ не менее легкомысленный, чем журналисты, зато более объяснимым стало бы беспроблемное превращение греховодника в святого отца. Или еще проще — изначально сделать его служителем церкви, который от неверия и греховных помыслов (что отнюдь не редкость в наши времена) приходит к вере и высокой любви.

Сказать по совести, сам Валерий Николаев в облачении священника протеста у меня не вызывает, Есть в его облике какое-то внутреннее горение и подобающая одухотворенность. Не обделена последней и героиня Евгении Крюковой. Но вот беда — судя по замыслу, мы должны были увидеть ведьму, дьяволицу в ангельском обличье, но на поверку ангел оказывается дамой, приятной во всех отношениях. Даже в удручающе нелепой сцене «сатанинской любви», где для пущей «сексуальности» героев окунают в ванну, героиня Крюковой оказывается в целомудренной ночной сорочке и выглядит невинной жертвой утопления. Что же до полетов в гробу, то белые развевающиеся одежды и анемично-ангельское лицо делают ее похожей в лучшем случае на фею из китайских фэнтези, но опять-таки не на жестокую и коварную блудницу, которой она и прослыла на весь Миргород то бишь Каслвилль. По понятным причинам юная Наталья Варлей из первого «Вия» не могла представить свою панночку откровенно эротичной, но в ее игре был какой-то сладострастный кураж, какая-то «чертовщинка», пусть и с шутовским оттенком.

Признать красавицу чудовищем нам предлагают по испытанному голливудскому рецепту, заменив в одном из кадров ее лицо на латексную маску монстра. Учитывая, что этот довольно заурядный и мельком показанный клон «чужого» остается единственным представителем фантастической нечисти в фильме, можно, как бы для протокола, записать, что это и был Вий. Впрочем, я не стал бы считать это конфузом — конфуз вышел бы тогда, когда недокормленные малобюджетной сметой худосочные компьютерные чудовища подняли вверх лапы перед рукотворными упырями Александра Птушко.

Резюме? Оно не просто сводится к тому, что перед нами не «Вий». По всей видимости, мы имеем дело с продуманным продюсерским финтом. Скорее всего, создатели «Ведьмы» вовсе и не думали делать римейк старого фильма. Просто кому-то из них при случайном просмотре советского «Вия» очень приглянулся эпизод с разгулом нечистой силы в заброшенной церкви, с полетом героини в гробу и поседевшим от ужаса героем. Сразу захотелось вставить такую фишку в голливудский трэш-хоррор. Но без затей утащить и скопировать чужое ноу-хау показалось зазорным (да и невыгодным), посему было решено «сослаться» на культовое кино и даже записать в соавторы сценария (!) господина Гоголя, невзирая на отсутствие у него страхового полиса и ИНН.

Впрочем, пересказы страшной истории про Вия на этом не кончаются. Можно вспомнить, что совсем недавно свои претензии на родство с гоголевским шедевром заявили даже фабриканты российского порно, а сейчас режиссер Степченко снимает о «начальнике гномов» еще один фильм, в котором, по слухам, будет типично гоголевский колорит и намного больше жути на метр отснятого негатива. Так что, возражая великому писателю, можно сказать, что затерянная в лесу дорога к старой церкви «с завязнувшими в дверях и окнах чудовищами» не только найдена, но и будет укатана колесами киносъемочных караванов.

Дмитрий КАРАВАЕВ

Двое посреди вселенной

Такое ощущение, что жанр философской кинофантастики, освященный именем Андрея Тарковского и вроде бы оставшийся в легендарном прошлом, в последнее время потихоньку начинает возрождаться. В России сняли «Гадких лебедей», а в США вышел фильм «Фонтан» — довольно претенциозное киноповествование о загадке жизни и смысле смерти. Насколько оправданны амбиции создателей «Фонтана»? В этом пытается разобраться наш автор.