Василий Бережной - Космический Гольфстрим Страница 28

Заметно отяжелевшая Эола села у изголовья, не отрывая взволнованного взгляда от его измученного, посеревшего лица. Бедный, как ему тяжело…

Сама она осунулась, под глазами темные круги — недосыпала, извелась, были моменты, когда она теряла надежду, отчаяние кромсало сердце острыми лезвиями, и странно, как оно только выдержало. А ведь ей нельзя, нельзя волноваться! Но теперь бесконечное нервное напряжение спало. Болезнь Гордея начала отступать, кризис миновал, и он поправляется. Она поглядывала на его измученное лицо, прислушивалась к его дыханию. И надо же — такой вот могучий богатырь, который, кажется, никогда в жизни не болел, совершенно неожиданно слег. Первый больной на Гантели. А бывало, как он подтрунивал, когда кто-нибудь заболевал! «Человеческий организм — это космический корабль. И если ты плохой капитан, не умеешь им руководить, он и выходит из строя». А сам? Доруководился…

С чего же все началось? Появилось легкое головокружение. Впервые он заметил это, когда читал лежа. Затем общая слабость. На следующий день симптомы болезни проявились резче. Появились боли — в желудке, в мышцах рук и ног, и было такое ощущение, что прокатываются они волной по всему телу. Идя по комнате, Нескуба шатался как пьяный. Еще день спустя не мог уже и читать — все расплывалось перед глазами, сузилось поле зрения… Эоле стыдно вспомнить, но сперва, когда Гордей пожаловался на здоровье, она… обрадовалась, да, именно обрадовалась. Болей, болей на здоровье, не думай только ни о каком полете!

Конечно, в ту минуту ей и в голову не приходило, какая это опасность: чужой, инопланетный возбудитель набросился на человека. Это поняла она, когда увидела, как, узнав о заболевании, побледнел главный врач, а ему выдержки не занимать. Сразу же объявил поселение на особом медицинском положении. Все прошли тщательную проверку — даже лимфа взята была на анализ, провели повторную стерилизацию помещений, выходили только в скафандрах БЗ — биологической защиты.

Вот какая завертелась карусель.

Кто он — возбудитель болезни Нескубы? Каковы его агрессивные возможности? Способен ли человеческий организм вырабатывать против него иммунитет?

Настроение колонии землян заметно упало. До того такие живые, энергичные, счастливые тем, что Космический Гольфстрим наконец вынес их на твердую почву, сейчас все помрачнели. Патогенный взрыв возник внезапно, посеял неуверенность и страх. Что день грядущий им готовит? Никто ничего не знал. А отсутствие информации, слепая неизвестность действуют угнетающе.

Сидя у постели больного мужа, чего только не передумала Эола. Но его ровное дыхание понемногу успокаивало ее, тревога уходила, уступая место надежде.

Нескуба снова раскрыл глаза. Шум в голове стихал, понемногу возвращалась способность восприятия окружающего, некоторых простейших понятий. Смотрел и отмечал про себя: свет, окно, помещение. Требовалось усилие, чтобы все это объединить в одну фразу. «Я в помещении, куда проникает свет через окно, — констатировал он. — Окно? Так это же…» Но вот память озарила события, предшествовавшие болезни. Строительство поселения. Разговоры и споры с Эолой. Теперь есть у нее почва под ногами, над головою — небо, о космосе не хочет и слышать. Но ведь почва эта сухая и небо чужое. Да, беременность… Хватит ли силы воли оставить ее и ребенка здесь? Вряд ли. И она об этом догадывается. Хитрая: хочет выиграть время. Но я же люблю ее, великий Космос, как я ее люблю! А еще сынок, сыночек…

Мысль о сыне вызвала истому во всем теле. Нескуба пошевелился и вздохнул.

— Проснулся? — спросила Эола. Голос у нее был особенно нежный и ласковый. — Вижу, вижу: тебе значительно лучше. Лицо уже не такое серое, и глаза блестят. Ты победил!

Нескуба слабо улыбнулся — скорее глазами, чем губами. Прошептал:

— Это не я победил, это они…

— Кто они?

— Экипаж.

— Какой экипаж?

— Мои микробы.

— А-а… — улыбнулась Эола, хотя и не могла понять, что он хочет сказать.

— Эта команда сразу бросилась на пришельцев, сама видела, какие ожесточенные бои шли на борту.

— На каком борту? — вскочила Эола, подумав, что он бредит. — Что ты такое говоришь?

Передохнув, Нескуба продолжал:

— Мое тело для микроорганизмов — гигантский космический корабль… Понятно? Вот и получается, что я был ареной опустошающих боев.

— Ничего, милый, — Эола осторожно погладила его лоб. Скоро эти опустошения заживут. У твоего корабля большие ресурсы.

— Надеюсь. Вроде бы прихожу в себя. Но война еще идет. Знаешь…

— Не утомляй себя разговорами. Прими вот это лекарство и лежи тихо.

Послушно проглотив серую горошину и запив ее теплой водой, он спросил:

— А как электростанция?

— Вчера закончили котлован. Там-то ты и простудился, в этом котловане. Вспотел, потом ветер… Здесь надо осторожнее… Лежи тихо.

— А фундамент? Еще не начали?

— Еще только вырыли карьер. А как они этот камень будут нарезать?.. Лежи тихо.

— Нарежут. Это несложно. А вот рефлекторы-гелиостаты…

— Некоторые говорят, что лучше было не солнечную строить, а обыкновенную гидростанцию. Да ты будешь лежать тихо или нет?

— Солнечная эффективнее, — бормотал Нескуба. — Ток непосредственно из лучей.

— Слушай, ты нарушаешь режим. Хватит, перестань разговаривать. Лежи тихо. Постарайся уснуть. А я пойду.

— Ну не сердись, — Гордей попытался улыбнуться. — Я… просто соскучился.

Эола встала, еще раз погладила его лоб, поправила одеяло и вышла.

Оставшись один, Нескуба закрыл глаза, надеясь заснуть. Но сон не шел, и начали одолевать совершенно неожиданные мысли. почему-то обратил внимание: руки лежат на груди. Как у покойника.

И вдруг померещилось ему что-то вроде эскалатора или движущейся ленты и там — множество людей со сверкающими глазами, в которых отражаются все новые и новые живописные пейзажи. А эскалатор, не останавливаясь ни на секунду, несет их в черную пасть туннеля, и оттуда нет возврата…

Нескуба усмехнулся. Действует закон энтропии… Ну что ж, пусть себе действует…

Инстинктивно убрал руки с груди, левую подложил ладонью под затылок, правую протянул вдоль тела. Будь она неладна, эта смерть, все-таки лучше о ней не думать, чтобы в крови не появились ее токсины. Естественно, если о ней думают старики, а ему пока еще рано, он молодой. «Мыслю — значит живу», — вспомнил известный афоризм. — Жить — это моя обязанность перед Природой, и я должен исполнять ее как можно лучше. Ведь столько впереди неосуществленного — и здесь, на этой необычайной планете, и в космосе… Где-то там затерялся в пространстве голубой шарик. Да и вообще — не пройдена еще и половина жизни. Нервы надо сдерживать, иначе…»