Аластер Рейнольдс - Префект Страница 29

В Самбуковой Шевелюре никаких проблем не возникло, но ее задержали, заставив судить импровизированный турнир. Неприятное и утомительное мероприятие оказалось чем-то средним между конкурсом красоты и гладиаторскими боями, все участники были биомодифицированными, с клыками и когтями. Талию заверили, что большинство растерзанных, окровавленных и опозоренных приведут в нормальный вид, но судейство оставило мерзкий осадок: ее использовали.

В Шлюмпере Ониле было даже хуже, но по иной причине. Шлюмпер Онил – анклав с добровольной тиранией, которая стала уродливой, а изменить ситуацию не представлялось возможным.

Добровольная тирания не оставляет гражданам никаких прав и свобод. У них нет средств волеизъявления, кроме стандартных форм голосования. Вся их жизнь проходит под авторитарным контролем режима, господствующего в том или ином анклаве. Как правило, им гарантируется удовлетворение насущных потребностей – еда, вода, обогрев, минимальное медицинское обслуживание, место для ночлега, даже секс и примитивные развлечения. Взамен следует работать, точнее, ежедневно выполнять определенные действия, какими бы нудными и бессмысленными они ни были. Граждан лишают всего личного, заставляют одинаково одеваться, а самые радикальные тирании требуют делать пластические операции, нивелируя внешность.

Некоторым – малой, хотя и не ничтожной по численности части населения Блистающего Пояса – жизнь при добровольной тирании кажется извращенно расслабляющей, потому что позволяет выбросить из головы уйму тревог, связанных с властью и подчинением. Их направляют и опекают. Это все равно что впасть в детство, на лифте физической взрослости опуститься в подвалы полной зависимости.

Но порой добровольная тирания принимает извращенные формы.

Неизвестно, что провоцирует перемену косного благоденствия в сущий кошмар, но происходит это часто и кажется неминуемым, как распад неустойчивого изотопа. Безмолвная серая безликость загнивает. Ропщущих сгоняют в одно место и наказывают. «Доспехи» не имеют возможности вмешиваться, пока не получают соответствующего мандата от большинства граждан Блистающего Пояса или пока тирания не лишает своих «подопечных» права голоса и доступа к абстракции.

Шлюмпер Онил наглядно показывал, как плачевно все может закончиться.

Представители внутренней администрации проводили Талию к центру голосования, очень стараясь отгородить ее от простого народа. Но она увидела достаточно, чтобы получить представление. Пока Талия готовила анализаторы, старик прорвался сквозь кордон и бросился к ней. Он упал на колени, стиснув штанины Талии заскорузлыми от артрита пальцами.

– Префект, вы должны нам помочь! – прошамкал он беззубым ртом. – Прошу вас, помогите, пока еще не поздно.

– Извините… – Талия была настолько потрясена, что едва могла говорить. – Я хотела бы, но…

– Пожалуйста, помогите нам!

Подоспевшие полицейские выстрелили в старика электрострелами и поволокли прочь от Талии. Тело несчастного так и пульсировало от тока. Говорить он не мог, но смотрел на префекта, и этот взгляд был полон мольбы. Кордон загородил несчастного, но Талия углядела, как тщедушного старика лупцуют кулаками и дубинками.

Талия обновила программы, стараясь не думать об инциденте. Она надеялась, что последняя установка пройдет глаже. Поскорее бы вернуться в анклав «Доспехов» и стереть с губ привкус соучастия. Хорошо, что напоследок остался Дом Обюссонов. Этот этап обещал стать самым легким и необременительным.

Анклав имел форму полого цилиндра, который медленно вращался вокруг продольной оси, чтобы обеспечить гравитацию. Стряхивая сонливость после нудного перелета, Талия увидела бледно-зеленую колбасу длиной шестьдесят километров и чуть более восьми шириной, исполосованную рядами окон, которые блестели, когда на них падал свет солнца. На ближнем конце трудился сложный механизм – стабилизированный стыковочный агрегат. Рядом с этим исполином корабли казались микроскопическими.

Слабость гравитации чувствовалась, даже когда Талия пристыковала катер и прошла через несколько вращающихся шлюзов. Она думала, что попадет в битком набитый вестибюль, а оказалась в зале дипломатических делегаций. Шарообразный зал с нулевой гравитацией был выложен бледно-розовым мрамором с монохромным фризом и картинками, посвященными началу освоения космоса. Талия смотрела на людей в пузырящихся скафандрах из ткани, похожей на полотно; на шаттлы для рейсов между орбитой и планетой, похожие на пучки бенгальских огней; на космические станции, такие хлипкие, что могли развалиться от первого порыва солнечного ветра. «Смешно, – подумала она, – ага, умора».

Но если бы не было этих полотняных скафандров, бенгальских огней и станций-шалашей, не парить бы сейчас Талии Нг, младшему префекту «Доспехов», в мраморном зале на борту анклава длиной шестьдесят километров. Дом Обюссонов, один из десяти тысяч пристанищ для сотен миллионов душ, вращается вокруг заселенной планеты, на которой стоит самый прекрасный город в истории человечества; вокруг планеты, которая вращается вокруг солнца совершенно другой системы. Эта система – торговый и культурный центр цивилизации, состоящей из множества таких планет, множества звезд, связанных чудо-кораблями, которые пересекают межзвездный мрак за считаные годы.

«Таким видели будущее, – думала Талия. – Так представляли волшебный, дивный век».

А она смеет чувствовать усталость!

В центре зала парил серворобот, механическая сова из чеканной бронзы. Сова расправила крылья, с механическим щелчком распахнула клюв и заговорила писклявым голосом доисторического робота:

– Добро пожаловать, младший префект Талия Нг! Я Чудо-Птица. Приветствую вас в Доме Обюссонов. На посадочной площадке с половинной гравитацией вас ждет группа встречающих. Прошу следовать за мной.

– Группа встречающих, – сквозь зубы процедила Талия. – Вот счастье!

Вслед за бронзовой птицей Талия попала в лифт, отделанный полированным тиком и ямчатым бордовым плюшем с кремовым японским орнаментом, но без единого окна. Разворот – и сова вцепилась когтями в крюки на стене, которая, вероятно, должна была стать потолком. Зажужжали зубчатые колеса – сова повернула голову.

– Сейчас поедем вниз, гравитация увеличится. Пожалуйста, сядьте и пристегнитесь.

Талия устроилась на раскладном сиденье, зажав цилиндр между коленями. Из-за большого ускорения кровь устремилась в макушку.

– Мы снижаемся, – сообщила птица. – Ехать довольно далеко. Хотите смотреть в окно?

– Да, если это не очень сложно устроить.

Панель напротив стала прозрачной – теперь Талия смотрела вниз и видела всю шестидесятикилометровую протяженность Дома Обюссонов. По внутренней поверхности от «полюса» лифт повез ее к стыку полусферической оконечности с торцом цилиндра. Траектория лифта выполаживалась, хотя кабина оставалась под тем же углом к продольной оси анклава. Вроде бы и долго едет, а до поверхности по-прежнему четыре километра, с такой высоты все кажется игрушечным. Безликую белую гладь – плавленый реголит, добытый на Глазе Марко, – местами прерывали громоздкие, в стиле ар-деко, устройства контроля окружающей среды.

Если не считать выпуклых «полюсов», всю внутреннюю поверхность анклава благоустроили. В шестидесяти километрах от лифта воздушная дымка растворяла цвета и детали в мерцающей голубизне, не отличимой от неба или океана. Ближе, примерно посредине цилиндра, сеткой и завитушками – точь-в-точь отпечатки пальцев на глине – виднелись признаки цивилизации. Вместо мегаполисов малые города и деревушки – они теснились меж густой зелени, изгибались на берегах искусственных морей, озер, рек и ручьев. Там были холмы, долины, скалы и водопады. И клубы тумана, расцвеченные радугой. И низкие облака, словно приклеенные к холмам. Еще ближе Талия разглядела не просто признаки цивилизации, а отдельные здания, причалы, площади, сады, парки, спортплощадки. Лишь у немногих зданий высота превышала сто метров, словно строители боялись нарушить бескрайнюю голубую пустоту, доминировавшую в анклаве. Внутренних источников света не усматривалось, зато со снижающегося пункта наблюдения Талия без труда заметила ряды окон, которые уже видела снаружи. Теперь на длинную часть анклава она глядела сверху вниз, и окна превратились в темные концентрические кольца. Талия насчитала более десяти, пока они не слились из-за дымки и изменившегося ракурса. В каждую из девяноста девяти минут движения по орбите Дом Обюссонов мог оказаться в тени Йеллоустона, только анклав почти наверняка пользовался двадцатишестичасовым суточным циклом Города Бездны. Чувствительные зеркала, расположенные выше и ниже плоскости эклиптики Блистающего Пояса, направят свет на полосы окон, даже когда Дом Обюссонов будет заслонен от солнца Эпсилон Эридана.