Всеволод Ревич - НФ: Альманах научной фантастики. Выпуск 26 (1982) Страница 29

— Ты должна, девочка. Они думают, что ты здорова. Я их убедил, будто ты действовала по моей инструкции. Если бы они знали… Тебя бы поставили с преступником на одну доску. Забота обо мне? Отцовский инстинкт? Любопытно.

— Я их убедил, но кое-кто сомневается. Ты играла слишком правдоподобно. Я опасался: ты что-либо выкинешь, когда мы будем брать этого парня, и предпочел обойтись без свидетелей. Но ты держалась молодцом. А теперь… Если ты откажешься, они все поймут. Тебя будут судить. Или отправят в сумасшедший дом.

— Мне все равно.

— Но наша семья будет дискредитирована, мне придется подать в отставку. Наша династия…

Так вот откуда этот мягкий просящий тон, вот зачем я ему нужна. Династия. Смешно.

— Значит, ты законник только в том, что не касается тебя лично?

— Глупости. Разве ты виновна в своей болезни. Это было нужно для дела. Сразу же после смерти Эрла Стоуна ты получишь полную свободу. Можешь спуститься вниз, отдыхать, выбрать любую профессию. Единственное условие — никогда не упоминать о Земле-альфа. Если не хочешь, чтобы сами бетяне донесли на тебя. Надеюсь, ты достаточно благоразумна. Когда Эрла Стоуна не станет, твое безумие постепенно пройдет, я уверен. Ты должна выполнить свой долг для собственного же блага.

— А если нет?

— Тогда… я уберу тебя незаметно-воздушная катастрофа, несчастный случай, мало ли… У меня нет другого выхода. А Эрлу Стоуну уже не поможешь ничем.

Молчу. Все бесполезно; Шеф рассуждает вполне логично. Ничего, кроме логики. Мы говорим на разных языках, и мы в их власти.

— Когда я должна дать ответ?

— Сейчас. С Эрлом Стоуном все ясно — любая отстрочка с исполнением приговора покажется подозрительной. Завтра в полдень преступник должен быть мертв,

— Можно мне с ним увидеться?

— Нет.

Даже на боль уже нет сил, только мозг, отказываясь сдаваться, лихорадочно ищет выхода. Будто бесполезные удары в глухую, непробиваемую стену. Эрл, Эрл, Эрл…

И вдруг свет. Даже не мысль, а внезапное озарение, еще не успевшее сформироваться в слова. Спокойнее, Ингрид. Шеф ничего не должен заметить.

— Я согласна.

Двухместный аэрокар мчит меня в Столицу. Знаю, что за мной нет слежки, — Шеф афиширует ко мне полное доверие. Более того, я выхлопотала для Эрла право последнего желания, право умереть не в мрачной камере 4-го блока, а на мягкой кушетке одного из придуманных мной заведений. Среди пальм, цветов, павлинов и сладкой, дурманящей музыки.

Осмотрев для виду пару домов, я повернула аэрокар в направлении 593-й авеню, туда, где жила когда-то Ингрид Кейн.

Я рада, что пережила эту ночь, рада, что изменилась. Я теперь знаю, что это за перемена.

Я вновь научилась спокойствию. Спокойствие бетян — мертвое, высохшее русло, мое — русло, внутри которого бурлит река. Витиевато, но точно. Новая владелица, почтенная пожилая вдова в сиреневом парике, не знает, к счастью, что у меня внутри. Она видит перед собой лишь хорошенькую бетянку из ВП, выбирающую сносное заведение для казни настоящего альфиста. Вертит документы в руках, а сама не сводит с меня глаз, завидуя, вероятно, моей молодости, длинным стройным ногам и зеленовато-пепельным волосам, перехваченным золотой змейкой.

Когда-то я так смотрела на Николь. Только волосы теперь крашеные.

Конечно, она охотно покажет мне дом — альфисты на дороге не валяются, такая реклама ее заведению. Иду за ней — почти ничего не изменилось. Все те же аккуратно постриженные газоны, цветы, которые я посадила прошлой весной, а вот аллея — здесь умер Бернард. Ингрид Кейн… Неужели это когда-то было? Моя жизнь, мой эксперимент. Месяцы, годы.

Даже ржавый прут, о который Николь поранила ногу, попрежнему торчит из земли.

Но мне не до воспоминаний. Украдкой выдергиваю прут — он мне понадобится.

Сердце колотится гулко и равномерно, будто шарик пинг-понга о стол. Спокойнее, Ингрид. В усыпальнице пальмы нет. Спокойнее. Пальмы нет. Вот и все. Ничего не вышло, Эрл,

— Что-либо не так?

— Мало зелени. Вот на 146-й авеню в усыпальнице такие пальмы…

— Пальмы? Ради бога, у меня их полно. Я думала, здесь слишком тесно, и вынесла их в холл. Сколько угодно. Минуточку.

Робот таскает в усыпальницу кадки с пальмами. Вскоре помещение начинает напоминать тропический лес. Хозяйка смотрит на меня уже без прежнего благоволения.

Она! Наконец-то она. Но я требую, чтобы принесли еще одну пальму. И документы на право владения. Хозяйка исчезает. Пользуясь ее отсутствием, быстро сую прут в землю. Уперся во что-то твердое. Кажется, ДИК на месте. Тебе всегда везло, Ингрид Кейн.

Я еще что-то делаю, что-то подписываю, отдаю последние распоряжения на завтра, но я уже не здесь. Многое надо успеть. Ведь сегодня мой последний день на Земле.

Проститься с тем, что жалко оставлять. Я вспомнила Риту, она тоже прощалась. Тогда это меня удивило.

Пустынный в этот будний день берег реки, вода холодная, чистая. Прозрачные юркие мальки вспархивают из-под ног. Какой запах у реки — в нем снег и дождь, земля и солнце, день и ночь и все четыре времени года.

Плыву на другой берег, с наслаждением ощущая упруго журчащую вдоль тела воду. У меня даже нет времени сплавать на остров, где водятся раки. И я никогда туда не сплаваю. Никогда.

Тоскливый холодок где-то внизу живота. Нет, так нельзя. Это твой первый день на Земле, Ингрид. Здравствуй, река.

И здравствуй, небо. Погода ветреная, спортивные аэрокары выдают только профессионалам — я едва упросила, и теперь порыв ветра швыряет меня, крутит волчком,

Жаль, что не могу умереть, как птица, камнем вниз. Тело Риты мне больше не принадлежит.

К обеду я уже у моря. Самый разгар сезона, отпускники заполонили пляжи, двухместные лодки покачиваются на волнах, носятся вдоль берега, разноцветными точками мелькают у горизонта.

Рука Эрла на моем плече… Быстрей отсюда. Я только постояла босиком в волнах и послушала, как шумит море. Все-таки какое оно?

Оказывается, день-это очень много… Когда он первый или последний. Я даже успела слетать туда, где зима, и едва не заблудилась на лыжах, потому что вдруг повалил снег, лыжню занесло, и я осталась одна среди белых застывших елей и снега, который все падал, тихо и торжественно.

На обратном пути я скатилась с горы, поспешила к базе и уже проехала с милю, но подумала, что больше никогда не прокачусь с горы, и не могла не вернуться, и каталась снова и снова, хотя уже темнело, вместе с каким-то рыжим профессионалом лет двадцати. Мы шлепнулись в сугроб, он поцеловал меня холодными обветренными губами, а я вдруг разревелась, уткнувшись в снег.