Сергей Герасимов - Изобретение зла Страница 29

Одну руку она протягивала вперед, а вторая была опущена вниз. Статуя была видна из всех окон дома - металлическая женщина ростом метра три или четыре. И очень тяжелая.

Однажды богач гулял во дворе и любовался статуей. Он любовался её красивым лицом и её тонкими пальцами. Чтобы проверить, он снял с пальца обручальное кольцо и надел на палец статуи. Кольцо пришлось как раз впору. В этот момент ударила молния и полил дождь с сильным градом. Богач убежал в дом, а кольцо осталось на металлическом пальце. Когда он вернулся за кольцом, то увидел, что пальцы статуи были плотно сжаты.

Последние слова Белый произнес с особенно страшным ударением. Я огляделся: темнота будто придвинулась, наполнилась драконами, карликами, чудовищами, буреломными чащами, озорными чертиками, которые хрюкали свиными носами.

Будто угадав мое настроение, Пестрый хрюкнул, но никто не засмеялся.

Сердце упало вниз, в самый желудок и лежало там, охлаждаясь до состояния граненого ледяного кристалла.

- Ну?

... Ладно, значит, он попробовал снять кольцо, но у него не получилось.

Тогда он взял пилу и распилил кольцо и забрал его. Но кольцо уже испортилось и он подарил его одному из слуг.

Но на следующий день того слугу нашли мертвым; он был раздавлен и кровать его выглядела так, будто на неё наехал трактор. А другие слуги, которые жили рядом, слышали, как он ночью кричал: "Не дави мне на грудь! Не дави мне на грудь!" Он очень страшно кричал. А кольцо снова оказалось на пальце статуи.

Кольцо было очень ценным и второй слуга его снял. И с ним случилось то же самое. И так погибли все слуги, а остались только богач и его молодая жена. И вот ночью они слышат, как кто-то поднимается к ним по лестнице. И шаги такие тяжелые-тяжелые. И лестница так скрипит-скрипит. А потом дверь открылась и входит эта статуя. И говорит: "Отдай мне кольцо! Я буду твей женой!"

- Она разве женщиной была?

- Конечно женщиной. Неземной красоты. Только три метра ростом и железная.

...Но он это кольцо уже выбросил. И он ей говорит: "Нет у меня кольца, я его в море выкинул." А она ему говорит: "Я тысячу лет пролежала в земле и никто меня не любил. А если ты меня полюбишь, то я стану хорошая. Возьмешь меня в жены?" А он говорит:"Не возьму".

"А почему?"

"Я другую люблю."

Тогда она стала его давить, а он кричит: "Не дави мне на грудь! Не дави мне на грудь!" Ну, она его и раздавила, даже кровать раздавила. А потом пошла во двор и опять закопалась в землю, и опять стала ждать... И все.

- А почему она его раздавила?

- Из-за любви, конечно.

- А разве из-за любви можно кого-то раздавить?

- Из-за любви все можно.

- Почему ж он на ней не женился?

- Тоже из-за любви.

Я представил себе любовь в виде громадной буквы "Л", стоящей как радуга, но только с руками. В руках у неё было много веревочек. К веревочкам привязаны люди - как привязывают бабочек, а потом пускают полетать перед смертью. Люди бегали, кричали, давили друг другу на грудь, вешались на шеи. Ужас! Никогда не буду влюбляться.

- А если бы она мне сказала, я бы выпрыгнул в окно, - заметил Серый.

Серый был нагловатым тихоней. Его грудь была очень впалой, а плечи всегда торчали вперед. Еще он очень много курил и иногда краснел без всякого повода.

Он любил мечтать вслух, о всякой чепухе, вроде Ленки из женской палаты. Когда он мечтал, его глаза стекленели и я чувствовал в нем родственную дущу. Человек, который умеет мечтать, это по мне.

- Ну и дурак он был, - сказал Красный, - я бы её разрезал электросваркой.

Давайте дальше рассказывать.

- А я бы на ней женился, - сказал Зеленый.

- А другая жена?

- А у меня бы две было. Или бы прогнал первую.

- Так нельзя, - заметил Белый, - первую он любил.

- А что же лучше - умереть?

- Конечно лучше. Для мужчины почетно умереть от любви. Это называется рыцарство, - Белый был убежден в своих словах.

- Ой, а я тоже так хочу, - сказал Серый, - вот она мне скажет: "Прыгни из окна", а я прыгну. А она прибежит вниз, а я уже разбился, но я ещё живой. И она будет плакать, плакать... Потом всю жизнь плакать.

- Он точно будет черным? - спросил Белый.

- Да, - ответил я.

- Негром?

- Нет. Обыкновенным. Таким как все.

Я смотрел в окно, вверх. Там проплывало небо, переменившее свой цвет на зимний. Лучей стало меньше - к утру люди устают воевать. Снег прекратился, но дорожка стала белой. Наверное, похолодало. Наверное, завтра будет настоящая зима. От этого тепло на сердце.

27

Кощеев как раз устраивался на новом рабочем месте, когда его позвали к начальству. Рабочее место представляло маленькую комнату воспитателя, наспех переоборудованную из комнаты специальной магнитотерапии. Магнитотерапевта уволили, как ненужного и пьющего на рабочем месте. Кощеев не имел с собой вещей.

Сам он вырос в детдоме (отца и мать случайно срезали зеленым лучом), его детдом был бедным, но добрым. Кощеев привык обходиться одной добротой, без вещей.

Получалось.

Он расставил стулья и перевесил несколько портретов на стенах. Подумал о том, что надо бы побелить потолок. Побелю обязательно, я ведь не безрукий. И цветы посажу на окне. Хорошая работа - как хорошая жена - на всю жизнь. На всю жизнь надо и устраиваться. Так размышлял он. И в этот момент его позвали. Начальство было не свое, заезжее.

- Вызывали? - спросил Кощеев.

Пожилой человек в костюме поднял голову и посмотрел на Кощеева сильными глазами.

- Кощеев?

- Он самый. Назначен воспитателем.

- А я Арнольд Августович, - представилось начальство, - ваш областной психиатр. Вы знаете, что должность воспитателя уже год как отменена?

- Ага, - согласился Кощеев, - знаю. Но что же было делать? Меня ведь готовили пять лет, а теперь вдруг отменили должность. Прямое разбазаривание денежных фондов. Не выгоняйте меня, я ещё пригожусь. Я люблю работать. Я в детдоме рос.

- Никто вас выгонять не собирается. Я просто хотел предложить вам работу.

Ведь если вашей должности нет, то надо же вам делать хоть что-нибудь.

- Я согласен, - радостно согласился Кощеев, - я люблю быть полезным.

- Вы необычный человек, - сказал Арнольд Августович. - Поверьте, я психиатр, я знаю, что говорю. Вы излучаете особую ауру. Вам хочется доверять.

Сначала вы мне показались глупым, но я помню, что ваш интеллектуальный коэффициент сто двадцать четыре. Это даже слишком много для должности воспитателя. Но вид у вас действительно глупый.

- Это меня так воспитали, - сказал Кощеев. - Я стесняюсь выделяться.

- Вы все равно выделяетесь. Либо вы играете, либо...

- Нет, - сказал Кощеев.

- Ну ладно. Но задание такое, о котором не стоит рассказывать.

Контактировать будем только мы с вами. Никто не должен быть посвящен. Дело очень важное. Речь идет о Машине.