Моисей Марков - Ошибка физиолога Ню Страница 29

У распределительной доски вместо лаборанта Володкина стоит, ухватившись за рубильник, Герон Александрийский. Направо от Петра Николаевича вместо Степанова, аспиранта из лаборатории теоретической физики, в характерной позе сидит Будда. Сакья Муни безмятежно созерцает аксиомы Ньютона, выписанные большими прописными буквами по белому полю и повешенные над широкой черной лекционной доской Большой физической аудитории университета.

Петр Николаевич внимательно присматривается к присутствующим и обнаруживает Канта, Гегеля, Ницше, Спинозу, Декарта, Демокрита, Беркли, Платона, Лукреция и десяток других философов, знакомых по портретам, гравюрам и скульптурным памятникам.

- Это собрание должно сказать, что есть человек и каковы пути его совершенствования, каковы его цели, задачи и жизненные ценности, - слышит Петр Николаевич голос Аристотеля.

"Человек - это двуногое, но без перьев", - так я определял когда-то понятие человека. Почти две тысячи лет прошло с тех пор, и в настоящее время я не считаю эту формулировку достаточной, хотя...

- Еще бы, - подмигнул Петру Николаевичу Бэкон Веруламский, - Аристотель при любом случае не прочь напомнить о своих даже ошибочных положениях. Удивительная претензия на непогрешимость.

Аристотель указал на какой-то шар. Гладкий, полированный, он медленно вертелся без видимой на то причины, то катился по зеленому сукну стола, то на мгновение застывал в спокойной неподвижности.

- Вот что мы должны обсудить, - продолжал Аристотель. - Это ли наше будущее, к этому ли мы должны стремиться или сознательно направить развитие человечества по другому пути.

- Шар! - воскликнул Аристотель. - Шар - круг! Круг обладает удивительными свойствами. Нет ничего странного в том, что из удивительного происходит нечто удивительное. Но самое удивительное есть соединение в одном противоположных свойств. А круг есть действительно соединение таковых. Смотрите! - Аристотель широким жестом пригласил аудиторию. - Нечто противоположное проявляется прежде всего в линии, объемлющей круг. Это выпуклое и вогнутое, которые так же отличаются одно от другого, как большое и малое, и между которыми посредине лежит прямая, так же, как между последними - равное. Наконец он в одно и то же время движется в противоположных направлениях: вперед и в то же время назад. Линия, описывающая круг, приходит обратно к той же конечной точке, из которой она вышла...

- Старо!... Слышали!.. - крикнул Бэкон Веруламский. - Регламент!

Через секунду вся аудитория, что-то внезапно вспомнив, неистово кричала: "Регламент, регламент!"

Ницше, мрачно насупив брови, бил кулаком по скамейке и рычал: - Регламент, регламент! Так говорил Заратустра!

Аристотель рассеянно смотрел на них и беспомощно озирался. Наконец, Герон Александрийский и Валера, подручный слесарь из институтских мастерских, поставили перед Аристотелем огромные водяные часы.

Герон Александрийский из часового резервуара намочил платок и повязал им голову: зной стоял страшный. Петр Николаевич посмотрел наверх, там вместо грязноватого потолка голубело ярко-синее южное небо. Но Петр Николаевич не страдает от жары, он, оказывается, сидит на сочной траве в густой тени маслин.

Президиум расположился на самом солнцепеке большой поляны маслиновой рощи. Аристотель непрерывно пьет воду из графина и обмахивается "Литературной газетой". Пахнет сухим душистым сеном. Сквозь зелень маслин белеет мрамор Парфенона.

- Слово имеет Иммануил Кант.

- Я не просил слова, - рассеянно повторяет Кант...

Разгневанный Аристотель сует Канту какую-то записку.

Даша, уборщица, тепло поздоровалась с Петром Николаевичем, стала рядом, прислонилась к стволу маслины. Даша держала в зубах шпильку и поправляла волосы.

- И чего спорють, - говорила Даша стоящему рядом Гераклиту. - Какие такие цели, задачи в жизни? У всяк свое... Мой внучок Сашка говорит: нет ничего лучше в жизни, как сидеть у речки с удочкой. У всяк свое... Всяк как хочить, так и строчить... Живи как хочется... только не делай так, чтоб другим от этого было плохо... - вздохнула Даша и о чем-то задумалась.

- Вы расскажите Канту о своих идеях... по поводу его категорического императива... - вежливо говорит Даше Гераклит.

- О каких моих?.. Ничего у меня нету и сроду не было!.. Я даже в Комитете Бедноты состояла в нашем поселке. - Даша поджала обиженно губы и отвернулась от Гераклита.

- Я не знаю, что сказать... - продолжает Кант. - Все, о чем я думал, изложено в моих книгах. Я думал о критических суждениях a priori, о чистых наглядных представлениях, о категорическом императиве... а эта проблема мне, к сожалению, не знакома. Мой привычный распорядок дня нарушен. Прошу разрешения покинуть заседание, а также прошу указать мне дорогу домой... Я так далеко никогда не заходил...

- Что? - переспросил Аристотель.

"Далеко не заходил", - зло комментирует кто-то из задних рядов.

Гегель жует губами: "Да, многие пошли и дальше Канта". И тихо Гераклиту Темному: "Дальше можно пойти двояким путем, дальше вперед и дальше назад..."

Гераклит что-то ответил, как всегда, темно и непонятно.

- Слово имеет Гегель, - возгласил Председатель.

- Гегель? Здесь этот мерзавец! Пустите меня, - кричал Шопенгауэр. - Я уничтожу эту дохлую собаку!..

Гераклит Эфесский и Спиноза крепко держат Шопенгауэра за плечи, кто-то кричит тонким пронзительным голосом: "Милицию, милицию!".

Мимо пробежали дворники. Ярко сверкают начищенные бляхи, гулко раздается в маслиновой роще топот тяжелых сапог. Вдалеке затрещали свистки постовых.

- Не держите меня! Пустите меня! - кричит Шопенгауэр.

- Успокойтесь, успокойтесь... - грозно наступает Гераклит Эфесский, полы хитона величественно развеваются по ветру. - Вы в свое время пожили, побуянили... Не забудьте, сейчас двадцатый век.

- Все течет, - Гераклит засучил один рукав. - Все изменяется, - Гераклит засучил второй рукав. - И нельзя...

- Слово имеет Гегель, - повторяет Аристотель.

- Мне нечего сказать... Я писал об отношениях мысли к действительности, я думал об абсолютной идее, о развитии мирового духа... А вот так... Я не подумал.

- Кто следующий? Кто хочет слова? - Аристотель взволнованно теребит бороду.

Философы молчат...

И Петр Николаевич слышит, как будто кто-то читает вслух письмо: "Дорогой Фред! Я опять сижу на бобах... Десять фунтов, которые ты мне прислал, исчезли дней пять тому назад. Посуди сам: три отдал зеленщику, четыре мяснику... Не уплатил за квартиру... Каков человек будущего, дорогой Фред, я не знаю, я только знаю: он будет счастливее нас тем, что у него не будет долгов зеленщику, квартирной хозяйке... Уйдя из царства необходимости в царство свободы, он найдет разумное решение вопроса..."