Сергей Барсов - Продавец льда Страница 3

— Чтоб вас разорвало… — пробормотал он, разворачивая парус так, чтобы Ледяная звезда пришлась на середину амбразуры, и прикидывая, какого черта здесь собралось столько этой нечисти.

Буер сразу поймал ветер и понесся, набирая скорость, по стеклянно-гладкому полю. Минут через двадцать, когда мимо промелькнула первая вешка, Оскар заметил, что кто-то проходил здесь совсем недавно: царапины на льду еще не затянулись. Может, Браконьер на промысел отправился? Но размышлять об этом было некогда — зеленые вешки мелькали теперь одна за другой по обе стороны. Миновав красные вешки, Оскар стряхнул «кастет» с правой руки, а левой до упора дернул на себя рычаг с рубчатой оранжевой рукояткой, и парус раскололся вдоль, распался на два длинных крыла. Рычаг назад — и на самом краю Старой Трещины тяжело грохнула глыба балласта, а полегчавший буер уже летел над пропастью, и Оскар с обычной неодолимой дрожью во всем теле считал мгновения полета. Он облегченно перевел дух, когда лезвия полозьев ударились о лед на другом краю расщелины, но через секунду корпус сотряс еще один удар, левое крыло отлетело к чертям, и искалеченный буер закрутился в бешеном вальсе, лишь чудом не ухнув в пропасть, а Оскара вышвырнуло из расколовшейся кабины следом за фонарем-обтекателем.

«Что?! Я же всегда здесь прыгал!» — только и успел подумать он перед ударом о лед.

Очнувшись, Оскар услышал энергичную ругань со столичным акцентом. С трудом он поднялся на ноги и попытался помотать головой.

— Слава Богу, — донеслось сзади. — А я думал, так и сдохну, не дождусь, пока ты очнешься.

Оскар обернулся. В луже заледенелой крови лежал Сова Таклтон и корчил зверские рожи. Рядом валялась кривая сабля, тоже вся в крови.

— Здорово, Сова, — пробормотал Оскар. — Хорошее местечко ты выбрал для харакири.

— Тебе все шуточки… — Сова говорил тише, чем ругался. — А я сейчас подохну.

— Раньше надо было подыхать, — сказал Оскар. — Теперь я тебя вытащу.

— На себя посмотри, — так же тихо посоветовал Таклтон.

— Успею еще. — Оскар опустился на колени рядом с раненым. — Что у тебя?

— Заливал балласт, пингвины налетели… пока отбился, они у меня фунтов пять живого мяса выдрали. Ну, и я троих положил… вон, валяются.

И верно: чуть вдалеке примерзли кровью ко льду три мохнатые кучи. Оскар плюнул в их сторону, как велел обычай, достал из аптечки на поясе вечный шприц с обезболивающим, поискал на Таклтоне живое место и прямо сквозь костюм воткнул иглу в тело. Потом достал пакет с «минуткой» и начал бинтовать сверху вниз.

Таклтон был крепким мужиком, и обычной дозы было мало, чтобы сразу нокаутировать его.

— Спасибо, Оскар, но я, наверное, все равно подохну. Прости… это о мою балластину ты расшибся. Я когда отбивался, задел рычаг, ну, она и поползла. А буер снесло прямо в трещину.

— Ладно, сочтемся. Полежи, а я пока соберу шлюпку.

— Нет… постой… послушай, пока я не свалился… Вот здесь…

— Сова коснулся поясной сумки. — Завещание… Отдай дочери.

— Какой еще дочери?

— Она в городе живет. Найдешь… Отдай ей…

— Сам отдашь.

— Возьми! — Таклтон угрожающе потянулся к сабле.

— Ладно-ладно, а то еще зарубишь, как пингвина.

Оскар снял с раненого сумку и прицепил себе на пояс.

— Там… — Сова показал на сумку. — Футляр маленький… для тебя. Там кроки… как найти библиотеку… их библиотеку…

— Ну, это ты бредишь.

— Клянусь Богом, я в своем уме! Если сдохну — он твой. Только ты все равно меня вывези… не оставляй совам. Да… и отдай завещание… и спустись в могилу, чтобы все видели. И помоги Сибил…

Он заснул. Оскар разогнулся и осмотрел себя самого. Ничего утешительного: костюм сбоку разодран, рана в полдюйма шириной — наверное, разорвал о фиксатор обтекателя. Энергобрикет, слава Богу, был цел, а вот отопительные контуры костюма пообрывались, и медная проволока свисала из дыры. Возиться с отоплением было некогда, он скрутил наугад несколько проволок и заклеил поверх куском «минутки».

Потом ощупал шлем. Фейсгард свезло набок, трубчатый гребень и вовсе снесло, но голова была цела. Оскар ободрал с ног измятые наколенники и поковылял к буеру.

То, что ни о каком ремонте не стоит и мечтать, стало ясно с первого взгляда. Оскар включил радиомаяк буера, достал с заднего сиденья игломет, подключил его к энергобрикету и положил на живот, на карабины.

Первый приступ слабости он ощутил, едва начав собирать шлюпку крошечный буер из легких труб и с паршивыми коньками. Дело было плевое, и если бы не рана, Оскар справился бы за несколько минут, а тут еще засигналил энергобрикет на поясе Таклтона, и пришлось заменить его тем, который питал фару. Потом Оскар взял Сову за воротник и потянул за собой. Тут слабость накатила всерьез, и ему пришлось сесть прямо на лед.

Наконец он собрал шлюпку, взвалил на нее обмякшего Таклтона и уже собрался лечь сам, но вспомнил о рулевом коньке. Бросить его вместе с буером значило вдрызг рассориться с кузнецом Вацеком.

Морщась от боли, Оскар приподнял нос буера, умудрился одной рукой отжать оба фиксатора и подобрал со льда булатное лезвие.

В конце концов он улегся на шлюпку лицом вниз, сморщился от боли, подмигнул своему отражению в ледяном зеркале, с которого ветер на мгновение смахнул пыль, дотянулся до ручки фала и рывком вздернул парус. Ко всему прочему заело топовый стопор, и пришлось злобно его дергать, пока парус не застыл, поймав ветер.

— Теперь выберемся. — Оскар толкнул локтем бесчувственного Таклтона. Главное — не спрыгивай на ходу.

Время от времени Оскар стряхивал дурноту, задирал голову и смотрел на звезды. Добраться на шлюпке до города нечего и думать, нужно выбираться на дорогу: там есть шанс встретить экспресс, караван или муниципальный курьерский буер. И очень ему не нравилось, с каким деревянным звуком стучит о степс мачты перчатка Таклтона.

Над горизонтом замигали две новые звезды, синие.

«Везет», — подумал Оскар, намотал на раму шкот, достал из аварийной укладки сигнальные ракеты и надел одну на ствол игломета.

Судя по внушительному расстоянию между огнями штурманской и хвостовой башенок, из Столицы шел тяжелый 40-осный караван. Снова и очень не вовремя накатила проклятая слабость, и Оскар, чтобы не сомлеть, перевернулся на больной бок и в таком положении, шипя и ругаясь, дотянул-таки до дороги. Парус понес шлюпку дальше, в чистое поле — опять заело чертов стопор, — и тогда Оскар просто выдернул мачту из степса и бросил под рулевой конек. Лезвие перепрыгнуло через трубу, распахав парус, но опорные коньки споткнулись об нее, сорвали штифты и развернулись в разные стороны. Шлюпка остановилась как раз на пути огромных счетверенных катков каравана.

Первый выстрел не получился: ракета соскочила со ствола и застучала по льду, как консервная жестянка. Вторая ракета оранжевой змеей пошла прямиком под брюхо каравана: нет занятия гаже, чем лежа стрелять из игломета, а подниматься уже не было ни сил, ни времени.

Последнюю Оскар нацелил почти в зенит, и на штурманской башенке каравана наконец завертелся красный прожектор. Заметили.

Караван сбросил скорость, и Оскар успел прочитать на борту огромные буквы «OLI».

«Голиаф», — подумал он, закрывая глаза.

Сова Таклтон танцевал, словно солист в Ледовом театре. Вся разница состояла в том, что он был полностью экипирован для ледового путешествия, а над головой у него вместо хрустального свода чернело небо. Движения танцора были незамысловаты, но это был именно танец, а не просто бессмысленное кружение. Музыки Оскар не слышал, сам Сова молчал, танцуя сосредоточенно, даже как-то отрешенно. И вдруг лед начал затягивать Таклтона — сначала по щиколотку, потом по колено.

Сова танцевал, ничего не замечая, а лед затягивал его все глубже и глубже. Самое странное и страшное состояло в том, что подо льдом не было видно его ног, лишь колыхались два мешка пустоты, и чем глубже он погружался, тем больше становился ужасный воздушный пузырь, сохраняющий форму тела, танцующий.

«Он превращается в полостника», — наконец дошло до Оскара, и он рванулся прочь, но тут же споткнулся и полетел кубарем. Словно шар без рук и ног катился он по необъятной ледяной чаше Сухого моря, падал с обрывов и снова катился, а рядом бежала, завывая, небывало огромная певчая сова, и в конце пути — он точно знал это — его дожидался гигантский полостник с лицом Таклтона.

Слева на поясе взорвался энергобрикет, боль пронзила Оскара, запахло горелым мясом, его мясом, и огромная певчая сова набросилась на него, топорща кривые когти.

— Как же так?! Я ведь еще живой! — закричал он.

— Живой, живой, успокойся, — раздалось совсем рядом.

Оскар открыл глаза, увидел над собой забранную решеткой трехфутовую полусферу светильника и тут же вспомнил, где он и почему сюда попал.