Ноэми Норд - Кровь Рафаэля. Круг Тварей. Круг Ведьм Страница 3

Некоторые рисунки Термигона повторяли сюжет Леонардо да Винчи. Они совпадали в главном, потому что художнику сюжет «Леды» подсказал ни кто иной, а Термигон. А Термигону – кто-то более осведомленный и причастный к древней волшбе.

«Сделай то, к чему стремится каждая тварь:соединив две половинки чувств,сотвори новое существо.И назови его гомункулом.И напои своей кровью.И будет оно принадлежать лишь тебе, и будет тебе одному служить, и за тебя умрет.И станет он человеком, созданным искусственным путем.Но с растоптанным достоинством родиться таким, как все».

Тайна двухсотлетнего манускрипта обрадовала художника более, чем найденное золото, которым он тут же расплатился с прижимистым хозяином, продлив аренду на год вперед.

3. Магдалина, танцующая под дождем

У толстяка Мазини челюсть отвисла, когда постоялец швырнул на стол увесистый кошелек.

В последнее время Алессандрио не ладил с хозяином. И дело было не только в долгах. Жена бакалейщика, молодая и быстроглазая Паола, слишком часто попадалась на глаза молодому постояльцу. Он заставал их вместе и на заднем дворе, и в лавке, и даже в конюшне.

– Двор тесен, – смеясь, объясняла жена.

То, что не заметил муж, подсказали услужливые товарки, и Мазини пришлось заточить рога.

– Убирайся к чертям! – прорычал он обнаглевшему жильцу. – Прижился, нищеброд, под крылышком моей супруги? Знай, что я не подаю убогим и дверь от францисканцев запираю на три замка! Прочь, не позорь мой бизнес! И не ползай глазами по заду ненаглядной моей женушки! Она добрая, да! Но доброта ее, как песок в часах, переполняя бедра, опустошает мозги. Люди правду говорят: не впускай в овчарню волка – ягнят уведет! Не заплатишь долг – съедешь!

– Съехать просто, – ласкаясь, уговаривала мужа Паола. – Да только вместе с постояльцем съедут и долги. А паталь сейчас в цене. К лету пойдут заказы. Алессандрио расплатится.

Мазини рычал, рвал остатки волос, но терпел.

– Надеюсь, краскотер скоро сдохнет, – объяснял он любопытным. – Вчера видел: жизни в нем почти не осталось. Не до Паолы ему. Прокашляться не может. Скоро съедет.

Когда постоялец швырнул на стол увесистый кошелек, у бакалейщика даже челюсть отвисла. Флорины были новенькие, все как один с казначейской чеканкой.

Больше всего Мазини заинтересовался печатью на кошельке. Всем известный «Дракон, пожирающий хвост», понятно – любимый знак алхимиков, а вот надпись по хребту довела Мазини до неуемной дрожи.

Сквозь увеличительное стекло он прочитал: «Умри ангел, демон или человек, если сломаешь печать Термигона».

Бакалейщик заподозрил происки нечистого. А раз так, то Марко Мазини, как примерный прихожанин и образцовый семьянин, обязан (а хоть бы и с вилами в руках!), но заступить дорогу врагу рода человеческого.

– Прочь, Сатана от доверчивых душ! Уйди от родного очага!

Бакалейщик начал наблюдать за мастерской. Он следил за постояльцем осторожно, издали, как опытный охотник на куропаток, стараясь не вспугнуть дичь раньше срока.

Алессандрио заметил, что лицо бакалейщика в последнее время подолгу некстати месит окно, выходящее на задний двор, но это его мало смущало.

Толстяк, как все добропорядочные сиенцы, после обеда не мог обойтись без увесистой кружки легкого пива с копченым угрем или омаром. А после выпивки, известно, сладкий сон не во вред голове. Поэтому Алессандрио беспрепятственно пользовался дарами хозяйской конюшни.

Горячая и щедрая на ласки Паола стала первой женщиной Алессандрио.

Поговаривали, что трактирщик слишком рано сбыл свою дочь ревнивцу с увесистыми кулаками, наказывая «за перец в женском месте».

Изящной грациозной сеньоре достался в мужья обрюзгший боров. Но верховодила в семье Паола.

– Мазини только с виду монстр. На самом деле он тряпка, – говорила Паола о супруге. Ее бойкий язычок не уставал жалить борова-мужа, безмятежно похрапывающего под балдахином с издерганными золотыми кистями.

Любовники встречались у Фонтебрана, куда Паола водила купать свою пегую кобылку после выгула.

Она поливала на взмыленный круп лошади ледяную струю и, взбадривая легкими шлепками, процеживала длинный ворс между пальцев. На мокром бархате боков оставались нарисованные замысловатые знаки. Лошадка храпела от удовольствия, покусывая парными губами локти и голую шею хозяйки.

«Учись у моей кобылки, мальчишка», – смеялась Паола, и он, как ни странно, во время любовных утех проделывал то же, чем ее распаляла кобыла.

Они уединялись в густом винограднике возле часовни Девы Марии или на развалинах бывших античных бань, сплошь увитых плющом и шиповником. Любовница подбрасывала свой темно-синий бархатный берет, и тот послушно застревал в ветвях, покачиваясь, пока длилась встреча.

Алессандрио нравились терпкие губы ненасытной подруги, успевающие за скоротечные мгновенья навестить все потаенные уголки истомленного тела. Металлический конус платья Паолы приподнимался, открывая неописуемые прелести шелковых кружевных подвязок и лент.

Кудрявый дым волос и веселые солнечные глаза вдохновили молодого художника написать «Магдалину, танцующую под дождем».

Мастер Содома прослезился:

– Браво, Алессандрио! В этой картине по мастерству ты превзошел каждого из нас. Расти, сынок, скоро я представлю тебя Папе. Хотя он и не Лев IX, и тем более не Пий II (эх, ушла шальная молодость!), но Павел III – тоже наш человек и талант оценит. Даст хорошую работу. Дел в Ватикане после недавнего нападения испанцев невпроворот.

Риччо4, жених Амадеи, дочери Содомы, посмеялся:

– «Мокрая Магдалина»? Нет! Куртизанка, до неприличия облизанная дождем, и, кстати, известная потаскуха. Я вижу каждый мокрый волосок ее ненасытного лона. Спрячь, спрячь, иначе не продашь.

Когда Содома скоропостижно скончался, ученики перессорились, дело кончилось поединком на шпагах. Обещание мастера осталось невыполненным. Судьба злодейка приговорила талант Алессандрио к забвению.

Невостребованные полотна пылились, как тряпки. О новом гении никто в Ватикане так и не узнал. А доказать бездарность обласканных фортуной живописцев он мог лишь своей работой.

Счастливчик Риччо успел жениться на Амадее, и Алессандрио остался без необходимых рекомендаций и без средств.

«Танцующей Магдалиной» он прикрывал на ночь окно, чтобы зимой не сдувало стопку эскизов со стола. Мало кто из забредших на задний двор по нужде мог оценить разметавшиеся в свободном полете крылья и волоски промокшей Магдалины.

Однажды Алессандрио заметил, что захмелевший бакалейщик втайне дрочит на «Танцующую Магдалину». А потом услышал хихиканье за спиной: «А ведь Магдалина – вовсе не Магдалина, а моя законная Паола в молодости. Платье убрано точь-в-точь, как в позапрошлом году, когда ливень с градом помешал Яблочному Пирогу дотянуть до финала. А ведь мог, жеребец, стать хотя бы четвертым!»

4. Сульфур и Меркурий соединив

Алессандрио истратил найденное золото на обустройство тайной алхимической лаборатории. А для этого стоило потрудиться. Стены до потолка оборудовал полками, на которые аккуратно разложил наборы великолепных реторт, мензурок, точнейших аптекарских весов и разнокалиберных стеклянных и медных трубок. Не поскупился даже на астролябию, подзорную трубу, приборы для магнетизма, тигли в форме креста, охладитель пара и сборщик конденсата.

Перегонному пеликану, которого он за кошель флоринов выкупил у беглого мавра, было тысяча лет, не меньше. Но именно такой требовался по схемам Термигона для Великого Делания.

Собранные фолианты по магии и алхимии могли составить честь университетской библиотеке. На полках красовался «Гептамерон» Петра де Аано, «Гоетия» Реджинальда Скотта, три книги «Оккультной Философии» Корнелия Агриппы, список «Арс Альмадель» и множество других.

В последнее время ценнейшие манускрипты от Гермеса до Зосимы Панаполитанского, легко можно было скупить в еврейских караванах беженцев из Испании.

Украшением мастерской стали две алхимические плавильные печи, одна из которых топилась исключительно оливковым маслом, а другая дровами. Уголь недостоин касаться атаноров, а замазаны они должны быть лишь печатью Гермеса. Алессандрио своими руками выложил мощные плавильни, любовно, как бедра статуи, отшлифовал их покатые бока.

Особой гордостью начинающего алхимика были неисчислимые запасы минералов. Камни и руда щедро поставлялись вельможами в обмен на сусаль и пастельные краски для росписи вилл.

Алессандрио любил камни. Но ценные самородки он не спешил огранить. Неотшлифованные и грубые кристаллы таят в философском хаосе бездну перемен.