Ночи Белладонны - Аластер Рейнольдс Страница 3

— Да, пожалуй. Сузь поиск до ссылок, в которых прямо упоминаются Линии или Союз, — У меня имелось лишь зыбкое подозрение, но оно странно бередило душу.

— Прекрасно. Все равно остается свыше тысячи ста ссылок. Но наиболее релевантные из них относятся к Линии Горечавки.

Я наклонилась вперед:

— Дальше?

— Протокол Белладонны — экстренная мера, разработанная Линией Горечавки с целью обеспечить продолжение Линии в случае угрозы ее вымирания в результате случайной катастрофы или враждебных действий.

— Поясни.

— Протокол Белладонны, или просто Белладонна, — условленная последовательность действий по оставлению одного места сбора и перемещению в другое. Никакая заранее договоренная цель не требуется. Белладонна функционирует как алгоритм принятия решений, который определит конкретное место для отступления, с использованием простых критериев поиска и отбраковки.

Меня охватила тревожная дрожь.

— Линия Горечавки запустила протокол Белладонны?

— Нет, Шаула. В этом никогда не возникало необходимости. Но протокол Белладонны переняли некоторые другие Линии, включая Линию Мимозы.

— А мы... — Я тотчас умолкла, почувствовав себя глупо. — Конечно нет. Если бы мы хоть раз привели в действие Белладонну, я бы знала. И нам точно не грозило бы вымирание. Да и вообще не было бы серьезных угроз.

«Для этого мы чересчур робкие, — подумала я. — Разве нет?»

Когда я вернулась на Терцию, Лихнис отдыхал в лучах послеполуденного солнца на верхней галерее Свечной башни, с присущими ему обаянием и скромностью отвечая на вопросы о возможностях его корабля.

— Да, за все эти годы я обзавелся кое-каким оружием — а у кого его нет? Но уж точно ничего похожего на гомункулярное. Бои в космосе? Было такое пару раз. Как правило, я стараюсь уклоняться, но порой неприятностей не избежать. Однажды я разнес на куски луну Аргула в Клине Терцета, но лишь для того, чтобы прикрыться ее обломками. Тогда на Аргуле никто не жил — по крайней мере, я так думаю. А потом наткнулся на флотилию Одиннадцатых Интерцессионных, неподалеку от Сердоликовой бухты...

— Лихнис, — обратилась я, и его слушатели не стали возражать против вмешательства, поскольку сегодня был день сплетения моей нити, — можно с тобой поговорить? Где-нибудь наедине?

— Конечно, Шаула. Если только не будешь ничего рассказывать про свою нить.

— Нить тут ни при чем.

Поднявшись с кресла, он стряхнул с одежды хлебные крошки, рассеянно кивнул своим обожателям, и мы вместе направились в тенистый уголок галереи.

— Что тебя беспокоит, Шаула? Мандражируешь перед выступлением?

— Ты прекрасно знаешь, что меня беспокоит. — Я понизила голос, чтобы он не звучал угрожающе, хотя больше всего мне хотелось вцепиться в тощую шею и выжать из Лихниса всю правду. — Что за игру ты со мной ведешь? Даже точнее: на каких струнах играешь?

— Игру? — спокойно, но настороженно переспросил он.

— Те цветы. Я подозревала, что это ты приносил, еще до того, как поставила «глаз». Но ты все равно избегаешь смотреть мне в глаза. А сегодня утром даже прикинулся, будто не знаешь, как меня зовут. Отделываешься легкомысленными ответами и несерьезными улыбочками, словно не происходит ничего странного. Но с меня хватит. Мне нужно обрести ясность мыслей, прежде чем я отправлю мою нить в банк нитей, и ты мне в этом поможешь. Начинай отвечать.

— Отвечать? — переспросил он.

— Ты ведь никогда не сомневался в том, как меня зовут?

Он на мгновение отвел взгляд, а когда снова на меня посмотрел, в его лице что-то изменилось. Появилась некая обреченность, нечто вроде долгожданной капитуляции.

— Верно, нисколько не сомневался. Уж что-что, а твое имя я вряд ли мог легко забыть.

— Говоришь так, будто мы уже давно знакомы.

— Все верно.

Я покачала головой

— Если бы в странствиях мне повстречался кто-нибудь из Горечавок, я бы запомнила,

— Это было не в странствиях. Мы познакомились здесь, на Терции.

Я еще энергичнее мотнула головой:

— Нет, это даже менее вероятно. Ты не обращал на меня внимания с момента моего прибытия. Было очень трудно к тебе добраться, а когда это удавалось, ты обязательно находил повод уйти. И потому вся эта история с цветами раздражает еще больше. Если бы ты хотел со мной поговорить...

— Хотел, — перебил он. — С самого начала. И мы действительно раньше встречались, именно на Терции. Знаю, ты скажешь, это невозможно, поскольку Линия Мимозы никогда раньше не бывала на Терции, а этим башням не больше века. Но я говорю правду. Мы уже побывали здесь. Оба.

— Не понимаю.

— Этот день наступает каждый раз, просто сейчас он наступил чуть раньше. — Лихнис уставился на мозаичные плитки паза, холодно отсвечивавшие оттенками индиго в полутени. — Или мой трюк с цветами срабатывает все хуже и хуже, или у тебя остаются между циклами какие-то воспоминания.

— В каком смысле — между циклами? — Я дотронулась до его руки, давая понять, что хочу положить конец этому издевательству с полуправдами и загадками. — Я спросила мой корабль насчет цветов и узнала о протоколе Белладонны. Да, я смутно помнила что-то такое, но кого может интересовать этот алгоритм, если мы не потеряли ни одного шаттерлинга? И почему ты приносил цветы, вместо того чтобы просто прийти и высказаться?

— Потому что ты взяла с меня обещание, — ответил Лихнис. — Идея насчет цветов — твоя. Это своего рода тест. Не слишком очевидно, но и не особо загадочно. Если поймешь, в чем суть, — так тому и быть. Если нет — придется тебе всю тысячу ночей провести в блаженном неведении.

— Моя идея? Блаженное неведение? О чем ты?

Казалось, слова даются ему с трудом.

— О том, что стало с Линией Мимозы.

Лихнис повел меня на самую верхнюю площадку Часовой башни. Мы стояли под ее куполом, выкрашенным изнутри в пастельный синий цвет и усеянным золотыми звездами, и нас окружали вырезанные в камне окна. Меня удивило, что здесь нет никого, кроме нас. Мы видели шаттерлингов на галереях и променадах других башен, но в эту вечернюю пору Часовая была необычно тиха. Молчали и мы. Превосходство было на стороне Лихниса, но, похоже, он пока не знал, что с этим делать.

— Фекда неплохо справилась, как думаешь? — спросила я, чтобы заполнить