Лоис Буджолд - Границы бесконечности Страница 3

Что касается женщины, то она была местной уроженкой и даже более того — весь ее вид говорил о том, что она родом из глухой деревни. Она была моложе, чем Майлз сначала решил по звуку ее усталого голоса. Высокая, лихорадочно покрасневшая от рыданий, слипшиеся сосульками светлые волосы свисают на острое, как у хорька, лицо с выпуклыми серыми глазами. Если бы она была отмытой, накормленной, отдохнувшей, счастливой и уверенной в себе, она, пожалуй, могла бы быть почти хорошенькой, но сейчас ей было до этого далеко, несмотря на потрясающую фигуру. Худая, но полногрудая — нет, поправился Майлз, пересекая дорогу и подходя к воротам. Лиф её платья был покрыт засохшими подтеками молока, хотя никакого младенца при ней не было. Всего лишь временно полногрудая. Её поношенное платье было из ткани фабричного производства, но сшито вручную, грубое и простое. Её ноги были босы, ороговевшие и потрескавшиеся подошвы сбиты в кровь.

— Все в порядке, — заверил часовой Майлза. — Убирайся, — прошипел он, обращаясь к женщине.

Она перекатилась с колен и уселась, подобно каменной фигуре.

— Я позову сейчас сержанта, — часовой с опаской наблюдал за ней, — и её уберут отсюда.

— Погодите минуту, — сказал Майлз.

Она подняла глаза на Майлза, сидя по-турецки, явно не зная, дает ли его вмешательство какую-то надежду. Его одежда, точнее, то немногое, что на нем было, не дало ей понять, что он такое. Все то, что не было прикрыто одеждой, было слишком отчётливо видно. Он вздёрнул подбородок и улыбнулся ей, сжав губы. Слишком большая голова, слишком короткая шея, спина толстая из-за искривления позвоночника, кривые ноги с хрупкими костями, которые слишком часто ломаются, привлекали взгляд, закованные в сверкающие хромированные ортопедические скрепы. Если бы эта горянка стояла, он едва доставал бы макушкой ей до плеча. Он привычно-скучно стал ждать, что она сделает деревенский обрядовый жест, отгоняющий злые мутации, но её кисть только дернулась и сжалась в кулак.

— Мне надо видеть графа, моего господина, — сказала она, обращаясь к пустому пространству между Майлзом и часовым. — Это мое право. Мой папа, он погиб на Службе. Я имею право.

— Премьер-министр граф Форкосиган, — ровным голосом сказал часовой, — прибыл в свое сельское имение на отдых. Если бы он работал, он был бы не здесь, а в Форбарр-Султане. — Вид у стража был такой, будто он сам мечтал очутиться не здесь, а в Форбарр-Султане.

Женщина уцепилась за возможность вставить слово. — Ты всего лишь горожанин. Он — мой граф. Я имею право.

— Для чего тебе нужно видеть графа Форкосигана? — терпеливо спросил Майлз.

— Убийство, — прохрипела девушка-женщина. Часового слегка передёрнуло. — Я хочу сообщить об убийстве.

— Разве тебе не следует первым делом сообщить старосте твоей деревни? — осведомился Майлз, делая движение рукой сверху вниз, чтобы успокоить дергающегося часового.

— Я заявляла. Он не хочет ничего делать. Голос был надтреснутым от ярости и отчаяния. — Он говорит, что это дело прошлое. Он не желает записать мои обвинения, говорит, что это чепуха. Он говорит, что от этого всем будет только хуже. Мне все равно! Я требую правосудия!

Майлз задумчиво нахмурился, рассматривая женщину. Мелкие детали подтверждали её рассказ, в целом у него сложилось впечатление, что она говорит правду, хотя часовой со свойственной его профессии параноидальной подозрительностью мог с этим и не согласиться. — Это верно, капрал, — сказал Майлз. — Она имеет право подать прошение, сначала окружному судье, потом — ко двору графа. А окружной судья вернётся только через две недели.

В этой части графства, где жил сам граф Форкосиган, был только один, притом перегруженный работой, окружной судья, который объезжал свой район и проводил в селении Форкосиган-Сюрло всего один день в месяц. Поскольку тут располагалось сельское имение премьер-министра, этот район кишел сотрудниками СБ, когда высокопоставленный лорд находился в резиденции, и наблюдение велось, даже когда его здесь не было. Поэтому здравомыслящие нарушители спокойствия предпочитали нарушать его в других местах.

— Сканируй её и впусти, — сказал Майлз. — Под мою ответственность.

Часовой был одним из лучших людей СБ, которых приучали искать наемных убийц даже в собственной тени. Предложение Майлза его шокировало, и он ответил, понизив голос: — Сэр, если я позволю всякому деревенскому сумасшедшему бродить по усадьбе где вздумается…

— Я отведу её. Я сам туда иду.

Часовой беспомощно пожал плечами, но, вовремя спохватившись, не отдал честь: Майлз был одет решительно не по форме. Часовой снял с пояса сканер и устроил целое представление, сканируя женщину со всех сторон. Майлз подумал, что, может быть, если бы часового не стесняло его присутствие, тому пришло бы в голову раздеть и обыскать её. Когда часовой закончил демонстрировать свою бдительность, сознательность и преданность, он приложил ладонь к дактилоскопическому замку ворот, ввел все данные, в том числе сканированный рисунок сетчатки глаза женщины, в компьютер, шагнул в сторону и подчеркнуто встал по стойке — вольно». Майлз ухмыльнулся при виде этого безмолвного комментария, взял под локоть обмякшую женщину и повел её через ворота и дальше по извилистой аллее.

При первой же удобной возможности она дернулась и отстранилась от него, но всё же не стала делать суеверных жестов, а смотрела на него с каким-то жадным любопытством. Было время, когда Майлз, видя, что кого-то так захватывает созерцание отвратительных странностей его тела, скрежетал зубами; теперь он научился воспринимать это спокойно и с юмором, в котором была лишь капля желчи. Он им ещё покажет, всем им. Они узнают.

— Ты служишь графу Форкосигану, человечек? — осторожно спросила она.

Майлз подумал об этом немного. — Да, — наконец ответил он. В конце концов, этот ответ был правдивым во всех смыслах, кроме того, который женщина вложила в свой вопрос. Он подавил внезапно возникшее искушение сказать ей, что он придворный шут. Судя по её виду, её беды были куда тяжелее, чем его собственные.

Она, очевидно, сама не очень верила в свои законные права, несмотря на ослиное упрямство, проявленное ею у ворот. Пока они, никем не останавливаемые, взбирались по склону, приближаясь к ее цели, лицо её становилось все более осунувшимся и бледным, почти больным, от зарождающегося панического страха. — Как… как я должна говорить с ним? — задыхаясь, произнесла она. — Наверное, я должна сделать реверанс?… — Она опустила взгляд, посмотрев на себя, как будто в первый раз осознав, какая она грязная, потная и неопрятная.