Сергей Лукьяненко - Eurocon 2008. Спасти чужого Страница 3

В других сторонах ничего интересного, кроме влажного бархата ночи, видно не было.

Пес кролем поплыл в сторону рифа.

Океан ярко флюоресцировал, и инженеру начало казаться, что его ладони загребают смешанный с черными чернилами золотой песок. Зачарованный феерией, он не заметил, что его уже некоторое время сопровождают несколько гуттаперчевых мраморно-желтых змей, каждая толщиной с питона. Змеи эти шли совсем неглубоко, в метре от поверхности.

Если бы в тот миг он обернулся назад, то рисковал бы умереть от разрыва сердца, ибо зрелище к тому склоняло: светящееся колесо диаметром в двадцать метров, переплетенное сетью красных прожилок и иллюминированное пунктирными линиями голубых огоньков, неслышно скользило вслед за ним. А желтые с продольной золотой сыпью змеи – они были спицами этого колеса и в то же время, выходя за его пределы на десять метров каждая, придавали существу отдаленное сходство с офиурой, обитательницей тропических вод далекой планеты Земля.

Последующее произошло так быстро, что испугаться инженер не успел.

Две упитанных змеи стремительно перехватили его поперек туловища и, ловко вырвав из воды, перенесли к центру светящегося колеса. Они бережно поместили инженера между двумя мускульными наростами прохладной плоти.

Затем существо сложилось, тесно обняв Песа – так сырое еще тесто обнимает начинку рождественского пирога.

Пес заорал – захлебываясь, истекая криком.

Но звуки угасли в обволакивающем его неподатливом мясе.

Револьвер!

Он кое-как извлек его из-за пояса.

И тотчас высадил весь барабан, не целясь. Благо промахнуться было невозможно – враг был везде.

Пули легко прошили плоть существа, не причинив ему никакого видимого вреда.

«Этого следовало ожидать...» – подумал Пес обескураженно.

На него навалилась апатия.

Сопротивляться бесполезно. Бежать некуда. Сейчас его будут переваривать.

Вот-вот на темечко брызнет струйка едкой пищеварительной жидкости... Или иначе: вот прямо сейчас в его невкусное, немолодое тело вопьются хищные пищеварительные реснички и быстро высосут его всего, до последней вакуоли, ибо таковы законы природы: большие питаются меньшими.

«Прощай, Эстерсон. Твоего верного Песа съели водоплавающие блины планеты Фелиция...»

Однако минуты шли, а пищеварительная жидкость запаздывала.

Существо же вело себя весьма энергично. Мощные волны мышечных сокращений проносились через всё его гигантское тело.

Если бы Пес мог посмотреть на своего пленителя со стороны, он бы увидел, что существо приобрело форму длинного изогнутого ножа, и нож этот, вспарывая пологие волны, стремительно удаляется от берега.

Впрочем, Песу хватило воображения достроить эту картину и без помощи зрения.

Прошло полчаса, и пан Станислав уже практически поверил в то, что переваривать его пока не будут.

Теперь его заботила другая опасность – становилось душновато. Воздух в «желудке» существа потихоньку подходил к концу.

«Блестящая перспектива – умереть от удушья после всего того, что я уже сегодня пережил...»

Инженер уже почти смирился со своей судьбой и даже задремал, когда его пленитель остановился. Вывернулся как бы наизнанку. И, вновь подхватив сомлевшего Песа при помощи двух желтых щупалец, вознес его высоко в небо.

Ошарашенный инженер открыл глаза.

Обнаружил себя в десяти метрах над взгорбившейся волной посреди открытого моря.

И вновь истошно заорал.

Он не смолкал до тех пор, пока заботливые щупальца не поставили его на мохнатый, остро пахнущий крепким черным чаем островок.

Островок мерно баюкало на волнах, а стало быть, он являлся скорее суденышком или, вернее сказать, плотом.

Чтобы удержать равновесие, Пес опустился на четвереньки.

На ощупь поверхность островка напоминала мочало. Она была сухой и кое-где еще хранила память о жарких прикосновениях лучей недавно закатившегося дневного светила.

Эти теплые прогалины невероятно обрадовали Песа, который смертельно продрог и стучал зубами от холода.

Что ж, умирать на островке гораздо приятней, чем в осклизлой утробе морского гада.

Пес опустил голову на мшистый бугор и забылся тяжелым сном лишенца.

Пес проспал до полудня следующего дня, в общей сложности шестнадцать часов. Даром что на Церере, откуда он спасся бегством в компании своего коллеги Эстерсона, неделями страдал бессонницей – ее не брали никакие пилюли...

Он не сразу понял, где находится – воспоминания запоздали на несколько томительных секунд. А когда понял, помрачнел. Любой помрачнел бы!

Итак, он пребывал на плоту предположительно искусственного происхождения.

Плот состоял из тысяч длинных, мохнатых, тщательно сплетенных воедино водорослей. Вместе они составляли нечто вроде многослойного матраса, настолько толстого, что его поверхность, на которой и лежал Пес, возвышалась над водой метра на два – два с половиной.

Инженер прикинул, что подводная часть, так сказать, грассберга должна быть примерно той же или даже большей величины. Однако, перегнувшись через край и всмотревшись в прозрачную синеву, он с удивлением обнаружил, что плавучий остров погружен в воду хорошо если на метр.

Отчего так? Инженер распотрошил плетение водорослей под собой и обнаружил, что основной объем плота заполняют крайне необычные растения, чьи стебли имеют многочисленные пузыревидные наплывы. Эти наплывы были полыми, их эластичные стенки на ощупь напоминали... надувные шарики.

Предположить, что весь «матрас» вырос сам, по случайному велению природы, было никак нельзя. Плот имел достаточно правильные очертания вытянутого овала. Но главное, рядом с ним, на некотором удалении, плыли плоты-близнецы – числом около двух дюжин.

Никаких инженеров Песов на соседних плотах видно не было. Но на этом сущностные отличия исчерпывались.

Двигались плоты, конечно же, не сами по себе. И не по воле течения.

Их целенаправленно волокли вперед. И притом достаточно быстро, со скоростью парусной яхты, идущей галфвиндом.

Это проделывали собратья той твари, которая давеча похитила Песа из окрестностей утопшего истребителя.

Впрочем, инженер уже начинал догадываться, что истребитель утонул не сам собой, но был умышленно увлечен ко дну.

Пересилив страх и отвращение, Пес все же рассмотрел своих новых знакомцев. И даже смог воскресить в памяти то немногое, что он прочел о морской фауне Фелиции, приуготовляя бегство с Цереры в компании Эстерсона.

«Готов поспорить на миллион терро, это и есть те самые „капюшоны“, о которых сообщает господин Корсаков в своей удалой „Энциклопедии Дальнего Внеземелья“... Помнится, там шла речь о двух главнейших видах исполинских морских животных Фелиции. Первые звались „дварвами“... Так их называют аборигены-сирхи. Наш земной строгий термин – канцеротевтиды, – у Песа была отличная память на сложные слова, – то есть „ракокальмары“. Но этим ужасающим словом редко пользуются даже ученые».