Айзек Азимов - Камешек в небе. Звезды как пыль Страница 3

Как безумный, он вонзил в него зубы. Оно было свежим и все еще хранило прохладу холодильника, из которого он достал его двумя часами раньше или в то время, что казалось двумя часами раньше.

А эта маленькая тряпичная кукла, как насчет нее?

Он почувствовал, как быстро устремился вперед. Это должно быть сном, иначе он действительно сошел с ума.

Его поразило, что время дня изменилось. Был уже вечер, по крайней мере тени удлинились. Он вдруг понял, какая полная тишина и спокойствие царили в этом месте. И он проникся еще большей тревогой.

Очевидно, нужно было найти людей, каких угодно людей. И столь же очевидно, нужно было найти дом, а самое лучшее — найти к нему дорогу.

Автоматически он повернулся в том направлении, где деревьев, казалось, было меньше.

Вечерняя прохлада легким ознобом проникла под пиджак. Он пошел к прямой и безлюдной щебеночной полосе и устремился по ней с невыразимым облегчением, чувствуя под ногами твердую поверхность.

Вокруг царила абсолютная пустота, и на мгновение холод вновь охватил его. Он надеялся увидеть машины. Было бы легче легкого помахать рукой и сказать — он даже произнес это вслух:

— Вы, случайно, не в сторону Чикаго?

А что, если он был не около Чикаго? Что ж, любой большой город, любое место дали бы ему возможность для телефонной связи. В его кармане лежало всего лишь четыре доллара 27 центов, но ведь везде есть полиция.

Никаких машин, ничего! А темнота становилась все гуще.

Он все шел и шел по шоссе, прямо по его середине, и все время озирался вокруг. Заход солнца остался им незамеченным, как и появление звезд.

Он решил, что к нему вновь вернулось состояние неясности, потому что горизонт слегка замерцал. Между деревьями было видно холодное голубое небо. И щебенка под его ногами, казалось, слабо искрилась. Он наклонился и потрогал ее.

… Он ощутил себя мчащимся по шоссе. Из-под ног его доносились громкие аритмичные и шероховатые звуки. Он сознавал, что почему-то еще несет поврежденную куклу, и швырнул ее через голову.

Гнусное, издевательское воспоминание о жизни…

А потом он в панике остановился. Каким бы воспоминание ни было, оно служило доказательством его психического здоровья. А он в нем нуждался! Поэтому он вернулся назад, к исходному месту, и, опустившись на колени, искал куклу до тех пор, пока не нашел ее.

И снова шел, слишком несчастный для того, чтобы бежать (так он определил свое состояние).

Он проголодался и был испуган, по-настоящему испуган, когда увидел справа от себя свет.

Конечно, дом!

Он дико закричал, но никто ему не ответил. Однако это был дом, искорка реальности, подмигивающая ему сквозь ужасную безымянную пустоту последних часов. Он свернул с дороги и устремился напрямик, сквозь кусты.

Странная вещь! Даже ручей слабо светился — фосфоресцировал! Но он отметил это лишь каким-то уголком зрения.

И вот он уже рядом с домом, может пощупать рукой его твердое белое тело. То были не кирпич, не камень, не дерево, но он не обратил на это внимания. Вещество, похожее на простой крепкий фарфор, но ему было все равно. Он лишь смотрел на дверь, а потом подошел к ней и увидел, что никакого звонка нет, и принялся стучать в нее и орать, как демон.

Он услышал возню за ней, прекраснейший звук человеческого голоса, и закричал:

— Эй, сюда!

Раздался слабый ровный звук, и дверь отворилась. Появилась женщина. В глазах ее мерцала искорка тревоги. Она была высокая и худая, а за ней маячила фигура мужчины с суровым лицом в рабочей одежде… Нет, не в рабочей одежде… Собственно, одежда мужчины не была похожа на что-либо, виденное Шварцем раньше, но каким-то непонятным образом чувствовалось, что это — одежда, в которой человек работает.

Но Шварц не был аналитиком. Для него и рабочие и их одежда были прекрасными настолько, насколько может быть прекрасным лишь то, что касается друзей.

Женщина заговорила, и голос ее звучал мелодично, но властно, и Шварц ухватился за дверь, чтобы не упасть. Губы его беззвучно шевелились, и мгновенно, все прошлые страхи вернулись к нему с удвоенной силой и стиснули его сердце.

Ибо женщина заговорила на языке, которого Шварц никогда не слышал.

Глава 2

Избавление от незнакомца

Прохладным вечером Лоа Марен и ее флегматичный муж Арбен играли в карты; старый человек, сидящий в углу в кресле на колесиках, сердито зашелестел газетой.

— Арбен! — позвал он.

Арбен Марен ответил не сразу. Постукивая пальцем по гладкому прямоугольнику стола, он обдумывал следующий ход. Потом, приняв решение, рассеянно отозвался:

— Чего тебе, Грю?

Седой Грю бросил на своего зятя яростный взгляд поверх газеты и вновь зашелестел ею. Шум подобного рода действовал на его нервы самым благотворным образом. Когда человек, переполненный энергией, вынужден безотлучно находиться в кресле на колесах — у него вместо ног были две бесчувственные палки, должно же быть нечто такое, клянусь космосом, что помогало бы ему хоть как-то выразить свои чувства. Грю использовал для этого газеты. Он шелестел ими, жестикулировал, а в случае крайней необходимости и хлестал ими по вещам.

Повсюду, кроме Земли, как было известно Грю, использовались машины теленовостей, прокручивающие мотки микропленки с текущими новостями. Для чтения выпускались стандартные книговизоры. Но Грю молча презирал подобный обычай.

Он сказал:

— Ты читал насчет археологической экспедиции, которую посылают на Землю?

— Нет, не читал, — спокойно ответил Арбен.

Грю и так это знал, поскольку никто, кроме него, газет еще не видел, а от видео семья отказалась в прошлом году. Однако этот его вопрос являлся обычным первым ходом начинающейся партии в разговоре.

Он сказал:

— Ну, так вот, одна уже в пути. И, с имперского соизволения, как вам это нравится? — Он начал читать с той странной неестественной интонацией, какой большинство людей автоматически сопровождают чтение вслух:

— Бел Алварден, старший научный сотрудник Имперского Археологического института, в интервью, данном Галактик-пресс, выразил надежду на ожидаемые ценные результаты археологических излучений, которые планируется провести на планете Земля, расположенной на окраине сектора Сириус. «Земля, — заявил он, — с ее архаической цивилизацией и единственным в своем роде окружением, являет собой причудливую культуру, на которую наши ученые-социологи слишком долгое время не обращали внимания, если не считать трудностей в объяснении с местным правительством. Я очень надеюсь на то, что следующие год-два принесут коренные изменения в некоторых наших фундаментальных концепциях относительно социальной эволюции и человеческой истории». И так далее и тому подобное, — закончил он.