Виктор Невинский - Под одним солнцем Страница 3

— В медицинскую комиссию.

— Подожди меня, пойдем дальше вместе.

Я уселся на стул и в ожидании принялся разглядывать потолок. Краска на нем кое-где облупилась, а из угла тянулась сеть тонких трещинок. Я думал о словах Конда. Увы, он был прав. Эта неожиданно объявленная экспедиция казалась единственной отдушиной для сидевших без работы астролетчиков, Но таких много, а требуются только двое. Волей-неволей приходилось конкурировать друг с другом, со своими товарищами, с которыми вместе учились, вместе делили опасности своей тяжелой профессии. Последний раз вместе с Кондом мы летали пять лет назад (словно вечность прошла с тех пор!). Тогда у нас все было общее: и жизнь и дело, а теперь вот стали на пути друг друга.

— Ты не уснул? Пойдем к медикам, может быть, меня еще забракуют, тогда сегодняшний ужин за твой счет.

— Брось шутить! — сказал я, вставая.

— Какие шутки! Требования, предъявляемые на этот раз, очень жесткие. Полет на планету с почти утроенной тяжестью не игрушка, а кроме того… Постой, мы правильно с тобой идем?

— Правильно, сейчас налево.

— А кроме того, должны же они кого-то забраковать. Ведь подали на конкурс уже двенадцать, а нужны только двое.

— Могло быть и хуже, — заметил я. — Но тебе опасаться нечего, такого, как ты, не каждый день встретишь.

Он раздраженно махнул рукой:

— Это внешне. Не отрицаю. Девчонки до сих пор на меня глаза пялят. А на самом деле… на самом деле я не тот, что был раньше, поверь мне, дружище. Ты знаешь, где я работал последнее время?

— Откуда же? С тех пор как мы расстались, я о тебе ничего не слышал.

— У Парона, чтоб его вынесло сквозь дюзы. Это тебе о чем-нибудь говорит?

Имя Парона я, конечно, знал. Оно стяжало себе печальную славу в кругу тех, кто имел отношение к работе в космосе. Всем известно, что существуют два объединения, занимающиеся освоением межпланетного пространства. Одно из них государственное, в руках которого сосредоточены внешние станции на спутниках планет, крупнейшие обсерватории, вычислительные центры и некоторые промышленные предприятия, связанные с постройкой космических кораблей. Другое — частное. Это, как говорится, труба пониже и дым пожиже. Оно занимается перевозкой различных грузов по космическим трассам, а иногда и самостоятельно предпринимает кое-какие исследования. Главой второго, этого чисто коммерческого объединения и был Парон — фигура, прямо скажем, одиозная. О нас, космонавтах, и в Государственном Объединении не слишком заботятся, а у Парона тем более. Техника у него старенькая, и корабли, для увеличения грузоподъемности, летают с облегченной биологической защитой. Все это я отлично знал по рассказам тех межпланетчиков, вместе с которыми обивал пороги в прошлом году, когда был уволен из Государственного Объединения после сокращения числа рейсовых кораблей.

— И ты ушел в надежде устроиться сюда? — спросил я Конда.

Он неопределенно хмыкнул:

— Как же, ушел! Ты что, совсем меня дураком считаешь? В наше время работу не бросают, тебе это должно быть знакомо. Нет, Ан, меня просто вышибли.

Я удивленно посмотрел на него:

— Вышибли! За что же, если не секрет? Летаешь ты не хуже других.

— Не хуже, — спокойно согласился Конд и вдруг сверкнул глазами, — лучше многих летаю! Ты-то знаешь. А причины разные… Последний раз сел неудачно. Вот тебе официальная причина, если хочешь. Но в этой аварии я не виноват. Техника Парона тебе известна. В последний момент замкнуло испаритель, и двигатель остановился. К счастью, у самой поверхности, уже при нулевой скорости, в противном случае одним конкурентом у тебя сейчас было бы меньше. В общем, шея осталась цела, но меня выставили. А истинная причина, дружище, совсем иная. Ты управляющего секцией перевозок у Парона знаешь?

— Слышал, как же!

— Настоящее животное! Я ему однажды под горячую руку преподнес букет комплиментов. Он, конечно, не упустил случая отыграться. Хорошо еще, дело обошлось без штрафа. Да, но мы, кажется, пришли. Сюда, что ли?

— Сюда, — я толкнул дверь приемной медицинской комиссии.

Мы зарегистрировались у дежурного и покинули здание Государственного Объединения. Стояла чудесная погода. Весеннее солнце ярко светило с лилового небосклона, а ласковый ветер, легко скользя между ветвей, что-то нашептывал в кронах деревьев. Впрочем, все это я вспоминаю теперь, тогда же я не замечал ни тонкого запаха цветущих приниций, ни желтого пуха, плывущего в воздухе. Мы шли, изредка перекидываясь словами, неторопливой походкой людей, которым некуда спешить.

У меня бурчало в животе — я с утра ничего не ел и раздумывал над тем, где раздобыть деньги. Каждый, кто сталкивался с подобной проблемой, знает, что решение ее далеко не из легких. Последнее, что нам с отцом удалось наскрести, было истрачено на проезд в Харту, так как участие в конкурсе требовало личного присутствия.

По пути, как назло, попадались разного рода утробоспасительные заведения, из открытых дверей которых неслись дразнящие запахи. У одного из таких источников ароматов Конд остановился и шумно повел носом.

— Зайдем? — предложил он.

Я сделал слабую попытку отказаться, неуверенно ссылаясь на выдуманный мною недавний обед, но Конд был не из тех, кого можно легко обмануть.

— Так ли? — спросил он, внимательно посмотрев мне в лицо.

— Печатью сытости ты не отмечен, дружище. Может, у тебя просто денег нет? Говори, не стесняйся, со всяким случается. Я, конечно, не выездное отделение банка, но все же…

Он выразительно похлопал по многочисленным карманам и потащил меня вверх по ступенькам прямо в открытые двери ресторана.

Утолив голод, мы вытянули под столом ноги и размечтались. Мечты у нас с Кондом оказались сходные.

— Эх, Ан, — блаженно произнес он, рисуя в воздухе пальцами замысловатую фигуру, — хорошо бы полететь туда вместе, как тогда, помнишь?

Я совсем размяк и утвердительно кивнул отяжелевшей головой. Она у меня затуманилась то ли от непривычной тяжести в желудке, то ли от бокала дурманящего оло.

— Мы получили бы столько, что минимум два года могли бы не интересоваться самочувствием Парона.

— А в случае гибели хорошая страховая премия, тысяч двадцать, кажется, — вставил я.

Полузакрытые глаза Конда широко раскрылись и удивленно посмотрели на меня.

— Ерунду городишь, дружище. Какая тебе премия после смерти? Зачем она? Меня интересует только то, что происходит при жизни. Ясно?

— Ясно, но у меня больной отец.

— А-а, — Конд деликатно шевельнулся на стуле, — я забыл, тогда конечно…

Мы помолчали несколько минут. Неожиданно Конд резко встал, сделал два круга около столика, за которым мы сидели, и снова сел, с грохотом пододвинув стул. Его осенила какая-то идея.