Стивен Кинг - Танец смерти (Мрачный танец) Страница 3

Так вот, Кирби Макколи подсказал мне, что Деннис — самый подходящий человек, чтобы исправить ошибки, допущенные в мягком издании «Танца смерти». Я спросил Денниса, не согласится ли он это сделать, и он согласился. Я отправил ему свою растущую с каждым днем пачку писем «вы здесь ошиблись» через «Федерал экспресс». Не преувеличу, утверждая, что Деннис оказал мне — и всем, кого заботит точность даже в такой мрачной темнице, как жанр ужасов — неоценимую услугу. Это издание гораздо свободнее от ошибок, чем первая книга, вышедшая в твердой обложке, и тем более предыдущее издание — «Беркли». Это заслуга Денниса Этчисона, которому помогала толпа фэнов. Я хочу, чтобы все об этом узнали, и хочу еще раз поблагодарить человека, который поправлял мне рубашку и расчесывал волосы.

Леди и джентльмены, помогите Деннису Этчисону, как он помог мне.

Стивен Кинг.

Июнь. 1983 г.

Глава 1

4 ОКТЯБРЯ 1957 ГОДА, ИЛИ ПРИГЛАШЕНИЕ К ТАНЦУ

Впервые я пережил ужас — подлинный ужас, а не встречу с демонами или призраками, живущими в моем воображении, — в один октябрьский день 1957 года. Мне только что исполнилось десять. И, как полагается, я находился в кинотеатре — в театре «Стратфорд» в центре города Стратфорд, штат Коннектикут.

Шел один из моих любимых фильмов, и то, что показывали именно его, а не вестерн Рандольфа Скотта или боевик Джона Уэйна, оказалось вполне уместно. В тот субботний день, когда на меня обрушился подлинный ужас, была «Земля против летающих тарелок» (Earth vs. the Flying Saucers) Хью Марлоу, который в то время, вероятно, был больше известен по роли кокетливого и страдающего безудержной ксенофобией приятеля Патриции Нил в фильме «День, когда Земля остановилась» (The Day the Earth Stood Still), чуть более старой и гораздо более рациональной научно-фантастической картине.

В «Дне, когда Земля остановилась» пришелец по имени Клаату (Майкл Ренни в ярко-белом межгалактическом комбинезоне) сажает свое летающее блюдце на эспланаде посреди Вашингтона (блюдце, когда включен двигатель, светится, как пластмассовые фигурки Иисуса, которыми награждали в воскресной школе тех, кто вызубрил больше стихов из Библии). Клаату спускается по широкому трапу и останавливается; на него глядят сотни пар испуганных глаз и сотни армейских винтовок. Момент, исполненный напряжения, такие моменты приятно вспомнить, и именно они на всю жизнь делают людей вроде меня поклонниками кинематографа. Клаату начинает возиться с какой-то штуковиной, похожей, насколько я помню, на приспособление для борьбы с сорняками, и скорый на руку мальчишка-солдат стреляет в него. Разумеется, как выяснилось, приспособление было подарком президенту. Никаких смертоносных лучей: всего лишь аппарат для лечения рака.

Так было в 1951 году. А шесть лет спустя, в субботний день в Коннектикуте, поступки и внешность парней из летающих тарелок были куда менее дружественными. В отличие от благородного и немного печального Майкла Ренни в роли Клаату пришельцы из «Земли против летающих тарелок» напоминали старые и исключительно злобные деревья с узловатыми сморщенными телами и морщинистыми старческими лицами.

И не средство от рака для президента, подобно новому послу, приносящему дары стране, а лучи смерти, разрушение и всеобщую войну принесли они миру. И все это, в особенности разрушение Вашингтона, было показано удивительно реалистично с помощью спецэффектов Рэя Харрихаузена, того самого, который в детстве бегал в кино с приятелем по имени Рэй Брэдбери.

Клаату приходит, чтобы протянуть руку дружбы и братства. Он предлагает людям вступить в своего рода межзвездную Организацию Объединенных Наций конечно, при условии, что мы расстанемся со своей неприличной привычкой убивать себе подобных миллионами. Ребята из «Земли против летающих тарелок» прилетели с целью завоевания, это была последняя армада с умирающей планеты, древней и алчной, ищущей не мира, а добычи.

«День, когда Земля остановилась» относится к небольшой горстке истинно научно-фантастических фильмов. Древние чужаки из «Земли против летающих тарелок» — посланцы гораздо более распространенного жанра, жанра фильма ужасов. Здесь нет никакого вздора насчет «дара вашему президенту»; эти парни просто высаживаются на мысе Канаверал и начинают уничтожать все вокруг.

Между этими философиями и лежат семена ужаса, так мне представляется. Если существует силовая линия между этими двумя почти противоположными идеями, то ужас почти несомненно зарождается здесь.

И вот как раз в тот момент, когда в последней части фильма пришельцы готовятся к атаке на Капитолий, лента остановилась. Экран погас. Кинотеатр был битком набит детьми, но, как ни странно, все вели себя тихо. Если вы обратитесь к дням своей молодости, то вспомните, что толпа детишек умеет множеством способов выразить свое раздражение, если фильм прерывается или начинается с опозданием: ритмичное хлопанье; великий клич детского племени «Мы хотим кино! Мы хотим кино! Мы хотим кино!»; коробки от конфет, летящие в экран; трубы из пачек от попкорна, да мало ли еще что. Если у кого-то с четвертого июля сохранилась в кармане хлопушка, он непременно вынет ее, покажет приятелям, чтобы те одобрили и восхитились, а потом зажжет и швырнет к потолку.

Но в тот октябрьский день ничего похожего не произошло. И пленка не порвалась — просто выключили проектор. А дальше случилось нечто неслыханное: в зале зажгли свет. Мы сидели, оглядываясь и мигая от Яркого света, как кроты.

На сцену вышел управляющий и поднял руку, прося тишины, — совершенно излишний жест. Я вспомнил этот момент шесть лет спустя, в 1963 году, в ноябрьскую пятницу, когда парень, который вез нас домой из школы, сказал, что в Далласе застрелили президента.

Если в том, что касается танца смерти, можно выявить некую суть или истину, то она проста: романы, фильмы, телевизионные и радиопрограммы даже комиксы — всегда работают на двух уровнях.

Первый уровень, так сказать внешний, — это когда Ригана рвет прямо на священника, когда он мастурбирует с распятием в руке в «Изгоняющем дьявола» (The Exorcist), когда ужасное, словно вывернутое наизнанку чудовище из «Пророчества» (Prophecy) Джона Франкенхаймера разгрызает голову пилота вертолета, как тутси-поп.[5] Первый уровень может быть достигнут с различной степенью артистизма, но он присутствует обязательно.

Но на другом, более мощном уровне проявление ужаса — это поистине танец, подвижный, ритмичный поиск. Поиск той точки, зритель или читатель, где вы живете на самом примитивном уровне. Ужас не интересуется цивилизованной оболочкой нашего существования. Так же, как и этот танец сквозь помещения, где собрано множество предметов мебели, каждый из них мы надеемся! — символизирует нашу социальную приспособленность, наш просвещенный характер. Это поиск иного места, комнаты, которая порой может напоминать тайное логово викторианского джентльмена, а иногда — камеру пыток испанской инквизиции… Но чаще всего и успешней всего — простую грубую нору пещерного человека.