Георгий Левин - Жизнь на обочине Страница 3

Для меня мальчугана 4 лет 10 месяцев и 4 дней живущего в селе далеко от войны она выразилась в одном. Начались шумные проводы. Народ уходил на войну. Сначала провожали с песнями и танцами. Затем со слезами и воем баб.

Всё меньше мужчин оставалось в селе. И пришёл страх. Со страхом люди ждали стука в калитку почтальона. Он мог принести и письмо, а мог и извещение. Оно имело два содержания. Первое было горькое лишавшее надежды:

"Ваш муж (отец, сын) геройски погиб, защищая нашу Родину от немецко-фашистских захватчиков"

Второе тоже не радостное. Но оно оставляло для семьи надежду:

"В ходе боёв у реки Н, Ваш муж (отец, сын) пропал без вести".

В первом случае это был вдовий платок и определённость. Во втором случае была робкая надежда и неизвестность. Кто знает? Что лучше?

Для нас детей понятие смерти было общим. Чем-то размытым и не осознанным. Мы умирали и оживали по десятку раз в день. Ибо играли только в войну. Даже не замечали, как менялась жизнь. Места мужчин занимали женщины, старики, подростки, привлекали и нас детей. Продовольствие нужно было фронту и стране. Вот все и работали изо всех сил.

Останавливались трактора. Не было запчастей. Но это ничего не меняло. Пахали на быках и коровах. Лошадей давно забрали для фронта. Их забирали, как и людей молодых и здоровых. Оставляли старых и больных.

Горе не способствует жизни и счастью. Похороны в селе были частым явлением. Умирали старики и старухи. Умирали и молодые. Не было ни лекарств, ни врачей. Страна всё отдавала фронту. Люди лечились, как могли и умирали. Народ возвращался к истокам знаний и мудрости ушедших поколений. Старухи вспоминали забытые знания предков. Собирали травы и готовили настойки. Как ни странно часто это помогало. Так и жило село. Да и вся страна жила не лучше. Тяжело было всем!

Ещё хуже было там, где война проходила по сёлам и городам. Там было ещё страшнее. Людей убивали. Увозили в рабство. Но народ выживал, как выживал и до этого. Опыт был. Часто попадали в ужасные условия.

К концу 1941 года мои сверстники забыли об играх. Мы как муравьи трудились в личном хозяйстве на наших плечах лежали взрослые заботы. Жили взрослой жизнью. Кормили свиней, коров, гусей и кур. Были полноправными работниками в семьях. Детские руки покрывали мозоли следы взрослого труда. Вот и были мы без скидки на детский возраст, взрослыми. Знали и боль, и горе, и жизнь. Насупленные и серьёзные очень редко радовались и смеялись. Таким и было моё поколение. Поколение детей войны. Она отобрала у нас детство. Состарила сразу и навсегда.

Так и проходили военные годы.

Отец и мать были эвакуированы с заводом. Отец считался специалистом по сборке танков. Руководил цехом. Перевыполнял план. Его грудь украшали правительственные награды и на фронт его не отпускали. Приказали в партийном порядке прекратить забрасывать военкома заявлениями. Он и подчинился. С партией тогда никто не спорил. Почему? Не знал. Это уже стал взрослым и узнал о стране ГУЛАГ. И об её ужасах.

Письма от родителей приходили не часто. Они работали по 12–14 часов без выходных. Но так работал и весь народ страны вставшей на пути коричневой заразы. Труженики тыла, как их называли, в прессе и по радио. Геройством это не считалось. Дни шли за днями слагались в недели, месяцы и годы.

В 1943 году смерть коснулась и нашей семьи. Умер дед. Человек, который меня растил. Он просто однажды лёг на лавку. Зажал в руках старый образок. Обвёл взглядом горницу, бабушку, меня и сестру, а потом улыбнулся и закрыл глаза. Больше он их не открывал. Улыбка так и осталась на его сморщенном лице. С ней его и похоронили. Этот осенний день запомнил навсегда.

До обеда моросил мелкий дождь. После обеда неожиданно выглянуло солнце. Оно тоже провожало деда в его последний путь на сельский погост. Холмик земли и крест. Вот и всё, что осталось от моего деда. Я не плакал на его похоронах. Голосили женщины. Мужчины просто шли с суровыми лицами. Хотя многим из них было на год-два больше моих лет. Но наши плечи несли тяжесть мужских забот. Мы и старались этому соответствовать. Такими были все мои сверстники!

Весной 1944 года горе опять посетило наш дом. Умерла сестра. Зимой она простудилась. Лечили её снадобьями всем селом. Но болезнь не проходила. Она съедала тело 12 летней девочки. Высушила его и отбирала надежду. Я ругал болезнь самыми грязными словами. Что только знал. Даже не понимая их смысла.

Однажды бабушка подслушала мою ругань. Она взяла меня за руку и отвела в дом. Усадила за стол. Открыла старый потрёпанный молитвенник и прочла первый псалтырь. Так она начала учить меня церковным премудростям.

В то время в нашем атеистическом государстве эти знания не приветствовались. Осуждались и подвергались осмеянию. Но народ их хранил. Как хранил и старые церковные книги и иконы. Так было испокон века. В душе ведь народ был православный! Разрушение церквей и уничтожение священников большевиками не убило веры. Народ просто затаился. Сделал вид, что покорился. Так он всегда переживал лихолетье. Внешне народ был покорный и послушный, а в душе…

Туда не заглянешь и ничего не прочтёшь. Там хранил народ свою веру и мудрость. И вот меня приобщили к этому таинству. Я увлёкся всем этим новшеством. Вечерами бабушка читала молитвы и псалмы. Их учил наизусть.

Но болезнь не отступала. Сестра таяла на глазах. В один из дней она просто не проснулась. Её маленькое иссушенное болезнью тельце положили в гроб из не строганных грубых досок. Совсем маленький.

Его закопали рядом с могилой деда и установили маленький крест. Это была вторая могила на моём семейном погосте. Он есть у каждого человека! Где бы, он не жил. Где бы, не были остальные могилы. Земля ведь одна! Понял эту истину ещё тогда. Будучи по существу ребёнком.

На похоронах сестры я впервые молился. Молился горячо и самозабвенно. Увы! Детство прошло. И Бог надолго покинул меня. Только в конце моего пути он вернулся ко мне. Значит, он простил мою не праведную жизнь? Ведь Бог добрый! Он принял муки за весь род человеческий. За грехи всех людей. Он завещал прощать грехи вольные и невольные всем заблудшим и раскаявшимся душам!

Но об этом я думал тогда, когда жизнь обернулась ко мне своей неприглядной стороной. Принесла боль и горе. Думал в свой последний миг. Слава Богу! Человеку не дано знать своего будущего. Это считаю самой большой Божьей милостью!

После смерти сестры мы остались с бабушкой вдвоём. На двоих нам было не полных 79 лет. Из этих лет 71 год прожила бабушка. А неполных 8 лет прожил на свете я. Как нам приходилось не сладко жить в эти тяжёлые годы? Знает только человек того времени. Тот, кто сам вкусил все тяготы голодной жизни военных лет. Ему говорить об этом не нужно. Для молодого поколения попробую рассказать.