Любомир Николов - Десятый праведник Страница 3

Пока он прятал деньги в нагрудный карман куртки, кто-то показался внизу, пыхтя и ломая ветки. Вскоре кусты раздвинулись, и из зелени вынырнула рыжая голова — нового помощника Гастона. Прежний едва выдержал четыре месяца, и этот вряд ли удержится дольше. Это было вечной проблемой для Гастона — ему никак не удавалось найти баланс между умом и глупостью. Умные помощники рано или поздно (чаще рано) начинали строить планы, как бы его подсидеть, и приходилось избавляться от них быстро и радикально. Та же судьба ожидала и тупиц, но уже по причине их провала, что неудивительно, учитывая сложную преступную деятельность банды.

Рыжий был из последних — это было видно уже по наивно-преданному взгляду его широко распахнутых голубых глаз. Он словно ждал, что в любой момент впереди вот-вот возникнет непреодолимое препятствие, с которым надо будет справиться, применив всю свою недюжинную силу, а если понадобится — то и устрашающую репутацию шефа.

— Идут, — запыхавшись, бросил он на ходу. — Полная тишина и никакого мельтешения.

— Ладно, мы свое дело знаем, — ответил Николай, но тот его не услышал и пошел дальше вверх между соснами, полный сознания собственной важности.

Гора затихла, как перед бурей, хотя на небе не было ни облачка. Даже недавний гомон птиц смолк, словно и они услышали приказ рыжего. Над деревьями нагнеталось тяжелое и тревожное ожидание. Плохо, подумал Николай, если в охране есть тертый калач, непременно заподозрит что-то неладное.

Он вспомнил разговор с Баской и почувствовал, что раскис окончательно. Не надо было говорить об этом перед тем, как отправляться на дело, это, наверное, и малому с ишаком известно. Просто проклятому старому хрычу надо было с кем-то разделить свое плохое настроение. Точь-в-точь как тот горный козел, о котором он говорил… только козел этот явно не спешил на тот свет. И вызывал молодого соперника не на ножах биться, а на словах, обкорнал ему рожки и отпустил пастись. А теперь небось посмеивается, поднимая бутылку, если еще не до конца ее опорожнил.

Он осмотрелся вокруг. Помощник Гастона скрылся за соснами. Тишина становилась все более плотной, только со стороны ущелья доносился тихий рокот реки. Николай надел рюкзак, встал и вошел в кусты. Двигался медленно, раздвигая руками упругие ветки. Рыжий оставил заметный след, словно кабан, ломящийся напролом через пущу.

Вскоре кусты поредели, и в промежутках между ними открылся крутой склон дороги. Местами на нем росли высокие буковые деревья с великолепными прямыми и гладкими серыми стволами. Люди Гастона лежали неподвижно, спрятавшись за деревьями и скальными глыбами, выдавая напряжение лишь своими неудобными позами и тревожно поднятыми головами. Большинство из них были старые знакомые, Николай видел их в деле и знал, что действуют они безошибочно, синхронно. И, несмотря на это, дурное предчувствие его не покидало.

Сам Гастон сидел за последними рядами кустов, положив руки на согнутые колени. Он был, как всегда, элегантен — блестящий пиджак из черной кожи, черная шелковая рубашка, черные брюки и заботливо расчесанные черные волосы, стянутые сзади черным бантом. В отличие от большинства бандитов он был гладко выбрит — в последнее время подобное встречалось все реже, и это было символом того, что мир постепенно катится в какую-то неизвестную пропасть. Возле его черных сапог лежал короткоствольный израильский автомат, старое, но верное оружие ближнего боя.

Услышав хруст веток, главарь резко повернул голову, и на мгновение Николай встретился глазами с тем взглядом его серых глаз, какой был знаком разве только врагам француза. В них не было угрозы, скорее небрежное обещание смерти каждому, кто дерзнул бы ему перечить. Гастон не выходил из себя, это знали все. Он просто убивал деловито, целенаправленно, и в этом был похож на Баску. Иначе он не смог бы оставаться столь долго шефом самой дерзкой банды в округе. В продолжение нескольких лет с ним не рисковала связываться даже мафия, тем более что ей вряд ли удалось бы найти лучшего подельника.

В следующий момент угроза в глазах Гастона погасла, как задутая свеча. Он слегка улыбнулся и похлопал по земле рядом с собой. Низко нагнувшись, Николай пробежал вперед и спрятался за куском. Место было выбрано удачно, отсюда был виден поворот дороги, и в то же время редкие ветви позволяли спрятаться тому, кто следил за дорогой.

— Привет, Ник, — сказал француз. Голос у него был низкий, с хрипотцой, каждое слово звучало несколько угрожающе, даже когда он этого не хотел. — Я не знал, что ты здесь. Проблемы с деньгами, а?

— Ничего подобного, — соврал Николай. — Просто решил поразмяться, чтобы сноровку не потерять…

— Проблемы с деньгами, — решительно повторил Гастон. — По глазам вижу. С каких пор ты не ел?

Не дожидаясь ответа, он вытащил из кустов черную кожаную сумку, открыл ее и вытащил два бутерброда, завернутые в чистую салфетку из домотканого полотна.

— Ешь давай. Ешь, не строй из себя кисейную барышню. Или я не вижу, что нос у тебя заострился, как перочинный нож. Как там Мишин?

— Все так же, — ответил Николай с набитым ртом. — Все деньги на самолет собирает.

Гастон хохотнул, словно впервые об этом услышал.

— Скажи ему, пусть побережет свою задницу. Грохнут его где-нибудь над Венгрией, и все дела.

— И я ему то же самое твержу, — пробормотал Николай, доедая первый бутерброд. — Да он не слушает…

Бутерброды были просто великолепны — свежий крестьянский хлеб, душистое масло и толстые куски ветчины. Он откусил второй и посмотрел вниз на дорогу. Пыльные остатки бывшего асфальта были сплошь изрыты ямами; единственным более или менее ровным местом была глубокая колея, проделанная редко проезжающими здесь телегами. Дорога была усеяна камнями. Никто не убирал их, пока они окончательно не останавливали движение. Тогда извозчику приходилось слезать и сталкивать их в пропасть, где давно ржавели останки ставших бесполезными автомобилей. На краю дороги торчал покоробленный и разбитый дорожный знак, на котором все еще просматривался казавшийся сейчас совершенно неуместным запрет на превышение скорости более 80 километров в час.

— Вечно ты на мели, — покачал головой Гастон. Он говорил это без укоризны, даже с некоторым уважением. — И как тебе это удается? Вроде бы немало имеешь…

— Сам не знаю, — пожал плечами Николай. — При этой дороговизне деньги куда-то уплывают.

— Да ты и не особо напрягаешься, пока голод не одолеет. Слушай, Ник, хочу тебе по-дружески подкинуть одно выгодное дельце. Если выгорит, потом можешь всю жизнь бить баклуши. Один-два броска через горы. Платят австралийскими долларами.